– Правду говорят, что мужики падки на баб в униформе, – съязвила Катя. – А уж если они фривольны…
– Что ты, что ты Катенька, – сдал назад кавалер. – Бог с ней, этой униформисткой, сяду у окна и буду обозревать геологические детали пейзажа с высоты в семь тысяч метров…
– А я, значит, должна всю дорогу грызть ногти или листать журналы на непонятном мне языке?
– Ну, Катя, будет пикироваться, я прочувствовал глубину своего грехопадения и уже придумал, как развлечь тебя в полете!
– Надеюсь, не в стиле Эммануэли? – зарделась щеками Катенька.
– Бог с тобой! Хотя… Нет, нет, я имел в виду совсем другое. Я только что купил в аэропорту книгу тестов, вот и потестируемся.
– Да-а? – покосилась на него Катя. – Меня как-то уже тестировал одногруппник. Говорит, назови пять птиц, только не раздумывая. Я, дура, выдала: утка, сорока, ворона, журавль и курица. Он мне и растолковал, что дома я – утка, в институте – сорока, в любви – ворона, все думают, что я – журавушка, а на самом деле я – курица…
– Какой же это тест, Катя, просто шутка такая. В мужском варианте предлагают назвать пять зверей. А по книге я и характер твой тебе определю, и темперамент, и коэффициент интеллектуального развития…
– О моем темпераменте ты, по-моему, уже имеешь полное представление, а свой ай-кью любая женщина постарается скрыть от посторонних.
– Ну вот, я уже и посторонний…
– А быстро они пришли в норму, – одобрил беглецов плешивый Молчун, усаживаясь на обозначенное в похищенном билете место.
– Что говорит либо о низком уровне их психической организации, либо о высоком уровне самообладания, – продолжил Молчун сивокудрый. – Что вероятнее?
– Предполагаю, что вероятно сочетание того и другого, но порознь: у Кати – высокое самообладание, а у геолога этого – низкая психоорганизация.
– Три ха-ха, павиан влюбчивый. Выбрось ее из головы и думай о предателе Ельцине. К нему ведь как-то надо подобраться…
– Вот ты и думай, евнух несчастный. А я пока подремлю: авось Катенька неглиже приснится…
Глава шестая
в которой у стен Кремля возникает небольшой переполох.
Карл Карлович, старейший московский житель – да что московский, почитай, кремлевский! – был в это декабрьское утро удивлен, разозлен, повержен и унижен. Эти метаморфозы происходили с ним именно в перечисленной последовательности и были настолько из ряда вон, что он просто не мог припомнить, чтобы такое когда-либо случалось в его долгой, очень долгой жизни. "Diese Geschicht ist unmoglich!" – мог бы сказать этот вероятный фольксдойч, однако по-немецки он не говорил. Как, впрочем, и ни на каком человеческом языке, поскольку ему повезло родиться вороном.
Сперва ничто не предполагало особицы. Чуть забрезжил рассвет, Карл Карлович по стариковской привычке взгромоздился на крону самого возвышенного тополя в Александровском саду, – конечно, в компании с особо приближенными сородичами, а также с караулом из молодых ретивых воронов. Вскоре и на нижних ярусах стали оживать, копошиться, предприимничать прочие его обитатели – но все в рамках давно сложившихся правил и обычаев. Впрочем, не будь догляда со стороны Карлычевой команды… Хотя это уже из области невероятного: догляд всегда был, есть и будет во веки веков. Не в диком лесу живем, в столице!
Степенное рассуждение Карла Карловича завершилось было привычной зевотой, но вдруг его клюв быстро захлопнулся, а круглые глаза возымели тенденцию стать еще круглее. "Что за наглец мостится на вершину соседнего тополя, почти вровень с вороньей элитой?". Не веря своим глазам, Карл Карлович повращал головой влево-вправо: нет, все, буквально все соседи – и старейшины и охранники – вытаращились на дурную ворону, избравшую такой мучительный способ прощанья со здоровьем, а то и жизнью. Впрочем, через миг охрана ринулась на исполнение долга и жестокую забаву.