Достал из жилетного кармана часы с крышкой, открыл и посмотрел на фотографию внутри. Вздохнул, вглядываясь в черты.

– И что бы сделала ты?

Портрет улыбался.

Их прозвали Орлы, и они в это свято верили.

Молодые, гордые, горячие, амбициозные, они образовали клан, во главе которого стихийно встал Вильям. Бок о бок шестеро парней жадно открывали для себя жизнь, восторженные и одновременно пресыщенные.

– Слабо или не слабо?

– Не слабо!

Раздевшись, Вильям пробежал по дощатому настилу, изо всех сил работая руками для скорости, резко оттолкнулся и бросился в пустоту, пальцами зажимая нос. Поверхность озера хлестнула по телу, холод затопил его; оглушенный, он забился в воде, стараясь всплыть побыстрее, высунул голову, вдохнул и, довольный тем, что у него получилось, претворил крик боли в победный вопль:

– Ух!

Борясь с дрожью и пытаясь согреться, он торопливо поплыл к берегу стильным кролем, рискуя при этом задохнуться… Главное – никогда не показывать ни малейшего признака слабости. Держаться. Быть на высоте. Каждое его движение было адресовано компании, на которую он хотел произвести впечатление и вожаком которой хотел оставаться. Выбираясь из воды и бурно ликуя, чтобы никто не заметил, какой колотун его бьет, он промычал, отжимая ладонью трусы:

– Класс!

– Не очень холодно?

– В самый раз. Ваш черед, парни!

Подростки переглянулись, смущенные, нерешительные и пристыженные.

Вильям поздравил себя с тем, что отвлек их внимание, потому что у него зуб на зуб не попадал. Горное озеро и летом оставалось ледяным, особенно если кинуться в него жарким днем. На самом деле Вильям боялся, что потеряет сознание от резкого охлаждения; в тот краткий миг, зависнув в воздухе, он даже приготовился умереть; но им двигало нечто более сильное, чем рассудок, – желание взять верх, главенствовать в группе, главенствовать в мире. Он был орлом Орлов.

В любой серьезной переделке Вильям без стеснения опирался на группу, но и сам был ей опорой. Испытывая тягу ко всему, выходящему за рамки обыденности, он охотно шел на риск; наслаждаясь своим молодым телом и той силой, которая в нем таилась, он опробовал все: лыжи, велосипед, мотоцикл, машину – разумеется, прав у него не было и в помине – и на спор был готов сотворить что угодно. Стоило ему услышать «а слабо», как выплеск адреналина наполнял его радостью, той радостью, которая удваивает удовольствие от предвкушения. Приятели на берегу принялись складывать штаны и рубашки. В отличие от него, никакого куража они не испытывали. Естественно – в них же не горела его страсть.

Вильяму приходилось самоутверждаться чаще, чем другим, ведь изначально ему было меньше дано. Пятеро семнадцатилетних юнцов из лицея Людовика Великого[7] принадлежали к очень состоятельным семьям, миллионерам. В Париже их отцы руководили известными компаниями, в то время как родитель Вильяма преподавал экономику в скромном Университете Дофин. Хотя в самой профессии отца ничего унизительного для сына не было, его зарплата обеспечивала семье лишь скромный достаток, который исключал мальчика из круга Орлов. Вильям был принят только благодаря своему дяде, Самюэлю Гольдену, который, заработав состояние на биржевых операциях, недавно открыл собственный частный банк; по этому случаю о нем столько шумели в прессе, что отсвет славы пал и на племянника, обеспечив тому симпатию богатых наследников.

– Слабо или не слабо? – воскликнул Вильям.

– Не слабо! – раздался слабенький хор из пяти голосов. Никто не двинулся с места. Они колебались.

Наслаждаясь своим превосходством, Вильям воспользовался случаем укрепить его, заявив: