– Да.

Она торжественно на него посмотрела.

– Ты думаешь, что когда-нибудь я их увижу, это правда?

– С твоим воображением – наверняка. Его у тебя хоть отбавляй. Вспомни: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

Она искренне согласилась. Потом внимательно посмотрела на него – на его впалые щеки, круги под глазами, верхнюю губу, которую подергивал тик.

– У тебя немного странный вид…

– В данный момент я себе не слишком нравлюсь.

– Если ты не любишь себя, я буду любить тебя за двоих.

Дафна произнесла это на одном порыве, горячо и искренне.

Вернер пришел в восторг, он смотрел на девочку – ее губки, отливающие перламутром, воздушное оперение белокурых волос.

– Дафна! – раздался за стеной женский голос.

– Мне нужно идти, – прошептала Дафна, словно извиняясь. – Мама ждет.

– Иди!

Вернер обнял ее и отвернулся. Он дошел до террасы так быстро, насколько позволяли его суставы, не оглядываясь, чтобы она не заметила его слез. Дафна не должна была знать, что она больше никогда не сможет поговорить с ним.

То утро было прозрачным, словно акварель. Ослепительный свет заливал море, землю, небосвод, растушевывая все границы между ними. Никаких линий, никаких разграничений, одни только размытые переходы. Плавно очерченные горизонты множились, и Вернер фон Бреслау, сидя в кабине самолета, словно парил в тумане.

Как во времена юности, «Фокке-Вульф Fw190» стремительно и ловко рассекал воздух. И даже еще лучше: разгоряченный мотор рвался вперед, ликуя в предчувствии новых небесных трасс, облачных пастбищ, просветов, заполненных бледным солнцем. Вернер смеялся, радуясь своей зависимости от самолета, восхищенный тем, что снова выполняет задания, по которым он так соскучился, что тело его может вибрировать в воздухе в унисон с кабиной самолета. И хотя он был скован в движениях, затянут в негнущуюся кожу, он впервые чувствовал себя свободным. В этот день он решил подняться в воздух, разработал маршрут, в выбранный час оторвался от земли, обойдясь без посторонней помощи и советов. Все остальное он сделал, нарушив закон: ночью взломал ворота ангара, украл топливо, вывел самолет на взлетную полосу, дождался рассвета и взлетел, не сообщив никому из диспетчеров.

Вернер фон Бреслау, человек долга, отныне подчинялся лишь самому себе. Он сам определил свою миссию. Когда сторож обнаружит, что он взломал ворота и угнал самолет, будет уже слишком поздно. И кого, интересно, он тогда сможет поставить в известность? Свое начальство, нацистов вне закона… Конечно уж, не наземную или воздушную полицию.

Он летел над темными, густыми, плотными, тесно прижатыми друг к другу хвойными лесами, потом над полями – распаханные тракторами борозды делали их похожими на сотканное вручную полотно. Если следовать по течению неспешной реки, он не собьется с пути: чтобы сориентироваться, нужно только считать города.

У него стучали зубы. Несмотря на многослойную одежду, которую он натянул на себя, он страдал от холода гораздо сильнее, чем в юности; но зато было и улучшение: шлем меньше сдавливал виски на высоте, – возможно, с годами его черепная коробка уменьшилась в размерах?

Он двигался к своей цели на скорости пятьсот километров в час.