— Не знаю! — отвечала дочь. — И если бы даже лилось, вода не могла бы так вонять и быть такой грязной! Но на чердаке течи вообще никакой нет!
- Что за чудеса, — пробормотала мать, устало вытирая пот со лба выпачканной рукой. — Ладно, давай иди в школу… Я все равно уже опоздала, мастер теперь выволочку мне устроит. Объяснительную писать придется… Иди быстрее, хоть ты не опоздай!
В школе Галка сидела с головой, будто налитой свинцом, ничего не воспринимала, толком не соображала, урока не слушала. На перемене к ней подошла Света.
— Галь, что с тобой? — спросила она встревожено. — Ты не заболела?
— Да нет, просто плохо спала ночь, — отвечала Галка.
Она не стала рассказывать Свете о жутком и непонятном утреннем происшествии у нее дома, объяснение которому лежало где-то за пределами любых ее представлений о действующих физических законах.
— Галочка, — проникновенно заметила Света, — если тебе нужна какая-то помощь, ты только скажи, и я… — она вдруг смутилась и замолчала. Галка взглянула на нее с удивлением.
— Спасибо тебе, Света… Однако не нужно мне никакой помощи. Вот если только…
— Что? — встрепенулась Света, заглянув Галке в глаза.
— Когда я приходила к тебе, ты стихи мне читала. Блока… Дай мне эту книжку домой почитать, можно?
— Конечно, можно, Галя! Спрашиваешь еще! Завтра принесу! Или нет… Хочешь, сегодня после школы зайдем ко мне домой, и я тебе ее дам! Читай, пожалуйста…
— Хорошо, давай к тебе зайдем, — улыбнулась Галка.
Света смотрела на нее во все глаза, и эти глаза так и светились от счастья… Галя весьма этому удивилась.
Вечером мать задержалась на работе, и Галка коротала вечер с книгой Блока в руках. Она медленно перелистывала ее, наслаждалась романтическими образами, созданными гением поэта, а когда нашла «Венецию», с настоящим вдохновением перечитала ее еще раз… А потом еще. И вдруг почувствовала, что головная боль, изнурявшая ее все последние дни, вдруг исчезла. Боль ушла!
Галка была потрясена. Она и не думала, что поэзия способна вылечивать от подобных недугов.
Она бережно и благоговейно листала Светкину книгу, и вдруг перед ее глазами вновь мелькнуло уже знакомое имя… Что же это была за женщина, которой Блок посвятил даже не одно стихотворение? Саломея… Новое для Галки стихотворение, в котором вновь упоминалось это имя, носило название «Антверпен». И в нем Галка нашла такие строчки:
Здесь уже не упоминалась «моя кровавая голова», зато говорилось о платье. Роскошное, богатое, расшитое золотыми узорами платье Саломеи…
Галка вдруг подумала о том, что у нее-то нет не только платья с золотыми узорами, а и вообще сколько-нибудь приличной одежды. Любые ее попытки приобрести себе что-нибудь модное или просто симпатичное натыкались на жесткое противодействие матери. У Антонины на подобные запросы выросшей дочки был всегда готов ответ: «Это дорого» или «У нас сейчас нет денег». Денег не было никогда, а не только «сейчас». В результате Галка шила себе сама. Делала она это весьма недурно, однако сравнивать ее работу с произведениями модельеров-профессионалов, естественно, было нельзя.
А на картине Массейса, которую Галка при каждом удобном случае рассматривала с потаенным сладко-томительным восторгом, Саломея тоже была облачена в роскошное шитое золотом платье, очень похожее на то, про которое она сейчас вычитала у Блока! И Галке мучительно захотелось себе такое же… захотелось до слез! Хотелось быть такой же, как эта таинственная Саломея, так вдохновлявшая Александра Блока. И ее рука сама потянулась к цветным карандашам: если ей не дано быть Саломеей в жизни, что ж, она создаст свой мир, пусть на бумаге, но свой, где она будет властвовать, как Саломея, и где у нее будет и роскошное платье, и мертвая мужская голова…
…Она так увлеклась процессом рисования, сидя в малой комнате за своим столом, что совершенно забыла про уроки, и про поручения, которые, как обычно, накануне вечером оставляла ей мать. И когда Антонина вернулась с работы позднее обычного, Галя едва успела торопливо спрятать в ящик стола свои едва начатые рисунки… А затем разразился жуткий скандал по поводу невыполненных материных заданий…