— Был! — не колеблясь, отвечала Галка. — Это папа. Когда я была маленькой, он меня рисовать учил.
— Ах, папа… — слегка растерянно произнесла учительница. И в классе повисла тягостная и неловкая тишина. Все Галкины одноклассники помнили трагическую историю с ее отцом: и о его странной болезни помнили, и о загадочной гибели. Нина Семеновна тоже, разумеется, помнила, но сегодня она слишком увлеклась темой классного часа и…забыла!
Учительница быстренько посадила Галку на место, еще раз выразив радость по поводу ее победы, а сама обратилась к представлению и награждению других участников. А Галка села на место и ничего уже не слышала. Сердце ее радостно билось, душа ликовала. Даже неуместное воспоминание об отце не смогло испортить ей ощущение праздника…
А еще Галке было радостно от того, что она заметила, как смотрела на нее Света: в ее глазах светилась искренняя благодарность, восторг… а возможно, и еще нечто неразгаданное. Когда классный час закончился, и ребята шумно засобирались домой, Света оказалась с нею рядом и шепнула Галке чуть слышно:
— Понимаешь, я даже не знаю, как благодарить тебя… Это волшебно! Но мне кажется, ты меня изобразила лучше, чем я есть.
— Я так не думаю, — полушепотом отвечала Галя. — Разве может быть рисунок лучше натуры?
— Может, — отвечала Света. — У тебя именно так получилось.
— А тебе это…не нравится? — спросила Галка дрогнувшим голосом.
— Девушке такое не может не нравиться, — улыбнулась Света. — Но все же на твоем портрете — не я… То есть, нет, это все-таки я, только сильно улучшенная, идеализированная что ли…
— А я так надеялась, что тебе понравилось… — Галка осеклась, ощутив, как горькая обида сдавила горло. Она судорожно подхватила в одну руку сумку, а в другую подаренную ей книгу и стремительно направилась к выходу из класса. Света растерянно смотрела ей вслед.
— Галя! ты меня не так поняла… — крикнула она запоздало. — Подожди, Галя!..
Но Галка уже вышла из классной комнаты и почти бежала по школьному коридору.
Дома она сидела одна, переживая события уходящего дня, а потом взяла наконец в руки подаренную ей книгу. Это было чудесное издание, и можно было только удивляться, где могли найти такой великолепный подарок, чтобы вручить… ей! Книга называлась «В мире прекрасного», была отпечатана на меловой бумаге, богато иллюстрирована и облачена в суперобложку. Правда, цветными были лишь некоторые репродукции, отпечатанные на отдельных листах, а непосредственно в тексте присутствовали исключительно черно-белые картинки. Но и у них качество печати было восхитительным, и Галка поймала себя на мысли, что никогда в жизни не листала такой книги.
Она сидела в комнате на стареньком диванчике, помнившем Галку совсем малышкой — как она сиживала на нем вместе с отцом, и тот читал ей вслух стихи и сказки. Теперь Галка, уже взрослая и большая, сидела на этом диване одна, уносясь мыслями в далекую и загадочную эпоху Возрождения. Картины старинных мастеров, творивших четыреста-пятьсот лет назад, теперь вставали перед ней во всем своем великолепии. Галка рассматривала чудные картины, видела лица людей, живших в давние времена, такие разные лица — молодые и старые, веселые и хмурые, добродушные и злобные, но все — удивительно живые; разглядывала их диковинную одежду — длинные складчатые платья, странные головные уборы, сверкающие сталью оружие и доспехи…
И вдруг Галка невольно застыла, тотчас позабыв обо всем на свете: перед ней была картина, выполненная в необычной манере — формат был вытянут сверху донизу, во всю страницу, а в горизонтали намеренно заужен, отчего у Галки возникло ощущение, будто она смотрит на происходящее через высокое узкое окошко вроде бойницы. Прямо перед ней за столом восседала красивая и царственная женщина: на голове ее возвышалась массивная прическа, сужающаяся кверху вроде конической пирамиды и украшенная множеством жемчужных нитей. Голова женщины была чуть наклонена, веки полуприкрыты, взгляд направлен вниз, на губах замерла странная и загадочная полуулыбка… На столе перед этой величественной дамой стояло большое блюдо, ободок которого отливал металлическим блеском, а на блюде лежала отрубленная мужская голова, обрамленная густым ореолом черных волос и бороды.
Галку поразило, с какой тщательностью было выписано бледно-восковое лицо мертвой головы: эти запавшие глаза, прикрытые веками; заострившийся нос, сведенные предсмертной судорогой губы, едва заметно раздвинутые, будто в немом крике… Имелась и еще деталь, поразившая девушку до глубины души: в бледный выпуклый лоб головы было воткнуто лезвие ножа, рукоять которого держала эта царственная женщина — держала легко и непринужденно, зажав ее меж своих изящных пальцев, унизанных перстнями. То ли эта роскошная дама собиралась разрезать голову ножом на части, то ли таким образом просто глумилась над ней, для Галки оставалось загадкой…
Галя взирала на открывшуюся ей картину как завороженная. Картина завладела всем ее существом, пугала и одновременно притягивала и не отпускала…
Разительный контраст между живым и прекрасным лицом торжествующей женщины и бледно-неподвижнымым ликом мертвой головы был столь ошеломителен, что Галя ощутила, как на глаза навернулись слезы — слезы странного, неведомого прежде восторга, и сердце ее сжалось в сладостно-зловещем томлении… Ее поразило, что всего лишь в одном небольшом и сильно зауженном поле старинной картины гениальный художник столь потрясающе изобразил, как порой встречаются лицом к лицу Жизнь и Смерть…
Ей страстно захотелось узнать, какое событие изображено здесь, кто эта прекрасная и волнующе жестокая женщина, и чья голова преподнесена ей на блюде в качестве предмета для унизительных издевательств. Тут же под репродукцией Галка прочитала имя автора и название его картины:
«Квентин Массейс. Пир у Ирода. Створка триптиха.»