— Я? Помилуйте! Откуда у меня с таким, как он, близкое знакомство? Он здесь власть. Да и все.

— Странно… Астраданцев упомянул, что вы с Турщем вполне по-приятельски беседуете. Даже прогуливаетесь.

— Не советую его слушать!

Неожиданно резко высказался, что Астраданцев, мол, «офранцузился» в ранней молодости — то есть подцепил венерическое заболевание. Принимал множество порошков. Да и в выпивке не слишком воздержан. Но потом, как будто пожалев о своих словах, приостановился:

— Видите, у края мыса темная полоса? Это шторм. Заходит с той стороны. — И продолжил: — Впрочем, я зря напал на Астраданцева. В сущности, он безобиден, хоть и глуп. Напутал, а может, и приврал. Мог от страха — нервная натура! — наговорить того, чего и не было.

— А не было?

— Я не припомню. Но… — Бродский насмешливо фыркнул, — вы же не отвяжетесь? Я раскусил вас. Этакий вы тип: где нельзя перескочить, там перелезете.

Немного прошлись в молчании.

— Не вспомню, в какой день, но я действительно говорил с ним. Убеждал его оставить в покое Магдария, не ярить зря местных разоблачением чудесной иконы. Я люблю спорт, как говорят англичане, пешие прогулки. Как доктор, вы должны одобрить. Гуляю вечерами, вот и столкнулся.

— Как доктор, одобряю, а как представитель уголовной милиции, интересуюсь: до которого часа гуляли?

Нахиман потер нос, комично поднял брови:

— Не запасся алиби! Хотя постойте. Мертвецова жена, Петра Красули, спрашивала, нужно ли мне молоко. Встретился с ней уж на обратном пути. У нее учет, строго. На бумажке, правда, сам черт не прочтет, но она-то великолепно свою писанину разбирает, подтвердит мои слова.

Мы миновали пустырь и вышли к зданиям рыбокоптильного завода. Он напоминал конюшню: приземистое здание четырехугольной формы, снаружи бочки, садки, осмоленный и вкопанный в землю чан. Нахиман пояснил, что это бут, чтобы держать рыбу.

— Я уже говорил вам, Егор: интрижек не делаю. — Он свернул к белым крашеным высоким дверям корпусов, помедлил. — Девушку жаль. Но, поверьте, не имел касательства. В клуб я не хожу. Брошюры о гигиене, сами понимаете, мною не востребованы, руки мою без напоминаний — маменька приучила. — Он кривовато улыбнулся.

У вытянутого, утыканного жердями навеса остановились.

— К тому же Рудина — прошу простить, что говорю в подобном ключе о даме, да еще и покойной, однако вынужден. Так вот, она была, конечно, хороша собой. Но я, поверьте, не очаровываюсь этим типажом — гражданки новой формации.

Нахиман доверительно, словно признаваясь в пороке, высказался в том духе, что уважает в барышне шарм, умение исполнить романс да «шелковые чулки». А прокламации и красные косынки — это не для него. По его же словам, он собирался после зимних праздников перебраться в город, не было смысла и связываться здесь. Если Нахиман складно врет, то девушка была бы ему обузой. Но раз она избавилась от ребенка, то, выходит, для любовника, кто бы он ни был, все сложилось удачно?

С мертвого белого ствола тополя при нашем приближении с гомоном поднялись птицы. Неподалеку торчали жерди коптильни. Пахло гарью, опилки еще дымились. Под навесом устроены солила. Рядом свернуты пустые мешки из-под соли, клейма еще старого хозяина.

— Вот, чтобы черную икру заготовлять правильно, то соли класть надо так, чтобы яйцо всплыло, — говорил Нахиман, обходя солила. — Да не просто всплыло, а на размер пятака. Местные хозяйки «вершки», корку икры из открытой бочки, дают на корм домашней птице. Лучше растет. Ох и люблю я, когда икра только что взята! С пробоями[55] хорошо яичницы нажарить. Или другое — сейчас редкость — балык из «холостого» осетра, не икряного, он более жирный. Обязательно попробуйте, если доведется.

Мы обошли широкую яму, где раньше рыбу ценных пород хранили живой до заморозков.