И вот каплю яда вельены… надеюсь, сердце у него крепкое, ибо параличу, чувствую, Диттер не слишком обрадуется. Однако если зараза в крови, то яд ее выжжет. Полулунница для укрепления… или нет? Бабушка говорила, что чем проще, тем лучше… сделаю два зелья… да и делать не нужно, в стазисе, помнится, есть ещё пара фляжек. А вот без темной крови не обойтись…
Я осторожно вскрыла запястье. Не больно. Совсем. А крови… на кровь это мало похоже, желтоватая мутная жидкость, которую пришлось выдавливать. И порез, главное, затянулся моментально. А вот зелье мое, приняв новый компонент, застыло… магия. И… хорошо бы на крысе какой проверить.
Я с сомнением потрясла колбу. Содержимое ее приобрело темно-красный цвет, такой вот… характерный весьма. Оно было плотным. И тяжелым. И магией от него несло, как от старого алтаря. Вот же… даже как-то… неудобно поить таким.
Ладно. Авось и выживет.
Кузина очнулась и остервенело жевала инквизиторский носок. Выражение лица у нее было соответствующим.
– А что я? – я обошла ее стороной. – Сама вляпалась, сама и ответишь…
Она промычала что-то, явно матерное, и гордо отвернулась. Насколько шея позволяла. Ничего, вот откачаю душку-Диттера, тогда и посмотрим, кто здесь всех румяней и белее. Он лежал тихо. Сосредоточенно, сказала бы. Дыхание ровное. Глаза закрыты, но ресницы – неприлично мужчине иметь настолько длинные и пушистые ресницы – слегка подрагивали.
– Вам… – он с трудом выдавил это слово. – Лучше. Уйти. Не знаю… что это…
– Заткнись, – ласково попросила я, присаживаясь рядом. – У тебя аллергии ни на что нет? Впрочем, не важно…
…от отека я худо-бедно спасти сумею, а вот от кузининого чудо-зелья его корежило, что свежего лича от намоленной воды…
– Рот открой, – я попыталась подцепить пробку, но, похоже, на нервах – мертвым ничто человеческое не чуждо – слишком уж крепко загнала ее в горловину колбы.
Твою ж… И главное, плотная такая… но зубами открывать все равно не следовало. Пробка вышла с противным всхлипом, и на губах стало мокро.
Вкус зелье имело преотвратный. Я мазнула ладонью, стирая капли. Будь бабуля жива, вновь бы за ремень схватилась… кожаный, отцовский… как в тот раз, когда я полезла варить любовный эликсир, не озаботившись активировать защиту. И была бы права. Безусловно. Я сплюнула. Ну и гадость же сварилась… нет, вреда оно не причинит, но вот эту вяжущую горечь я буду долго ещё выполаскивать…
– Давай… глоточек за маму… – я приподняла Диттера.
За горло. А как иначе? Колбу не поставишь, а он, пусть и тощ, но увесист.
– За папу…
Он честно попытался глотнуть мое варево, но от запаха его скрутило…
– За доброго дядюшку…
– У… – он икнул. – У меня не было доброго дядюшки…
– У меня два. Могу поделиться, – я прижала колбу к губам. – Будешь выпендриваться, нос зажму.