Папа встал из-за стола и ушел за сарай, где стояла деревянная рисорушка. Я увидела, как он тыльной стороной ладони смахивал слезы – старшая дочь уходила из дома навсегда.

Шестидесятилетний юбилей дети мне справили в России. За неделю до праздника прилетели мои братья и сестры из разных городов, друзья из Узбекистана, Казахстана и Германии. Я пела и пила, танцевала и радовалась, что все долги при жизни выплачены с лихвой.

Но я испугалась своих шестидесяти лет и опять все сделала наоборот. Не стала кичиться заслуженным отдыхом, а побежала работать.

Повторилась история с министерством и школой, куда я устроилась добровольно уборщицей. На новом месте работы была зачислена официально служащей. Пути господни привели меня к «невестам божьим».

До аббатства надо было добираться на автобусах с пересадкой, потом идти пешком минут пятнадцать через поля. Огромное старинное здание примыкало к церкви, рядом стоял гостевой дом. По темным коридорам монастыря бесшумно скользили монашки в темной одежде. Их было девять разного возраста. Аббатиса Патрисия шестидесяти пяти лет – самая молодая, с гордой осанкой и пронзительным взглядом. Успевала смотреть за всем, что происходило под ее началом. После утренней молитвы монахини неторопливо шли завтракать, потом каждая занималась своим делом. Одна присматривала за поварами на кухне, другая сервировала стол к завтраку, обеду и ужину, третья следила за работницами, которые стирали и гладили. Все были заняты. В двухэтажном здании работал лифт, но они ходили пешком. Боялись раньше времени сесть в инвалидное кресло. Две уже сидели постоянно, не могли ходить.

Меня удивляло все. В коридоре висел плакат: «Нет такой старости, которая не позволяет выполнять физическую работу». На столике были разложены журналы с рекомендациями: как ходить, как садиться в кресло, на диван, какую носить обувь во взрослом возрасте.

Монашки днем не ложились отдыхать, только сидели в креслах-качалках.

Полные сестры должны были крутить педали на велотренажере в подвале. Там же стоял телевизор, по которому им разрешали смотреть передачи только про природу и животный мир. Разговаривали тихо, почти шепотом, ходили медленно и чинно. После обеда отдыхали в общей комнате и развлекались: собирали пазлы, вязали и читали газеты и журналы. Только один раз в месяц им позволялось громко разговаривать и смеяться. Сестры отличались суровым характером, потому что не ведали земных чувств. Они любили Бога и себя. Три раза в день молились и пели песни, восхваляя Всевышнего. Во время обеда на столе стояли бутылки с вином. Пили часто и немало. Глядя на их красные лица, я сказала про себя: «Даже монашки пьют вино, им очень нравится оно». Это было одно из немногих удовольствий, которые они позволяли себе вместе с любовью к Богу.

Сразу бросились в глаза три монашки одного года рождения с абсолютно разными характерами, которые определяли их поведение. Даже болезни дорисовывали отношение к жизни. Одна ходила с блаженной улыбкой на лице, светилась тихой радостью. Выполняла любую работу на твердую пятерку с плюсом, была перфекционисткой. Но она страдала забывчивостью и здоровалась с одним и тем же человеком столько раз, сколько встречалась. Пока Альцгеймер посещал ее только в легкой форме.

Вторая монашка распоряжалась гостевым домом, который назывался «Наедине с мыслями». Холодные глаза, плотно сжатые губы, резкий голос заставляли собеседника стоять по стойке смирно. Как она могла любить Бога при такой мощной ненависти, которая сочилась из нее? Три раза с небольшим перерывом ей удаляли раковые опухоли в разных органах. Она продолжала всех и все ненавидеть и болеть.

И третья, с которой хотелось встречаться всегда. Высокая и дородная. Она степенно ходила по монастырю, помогала аббатисе с финансовыми расчетами, разбирала кучу бумаг. К обеду спускалась в столовую и проверяла сервировку. Украшала стол изящно сложенными салфетками, скромными цветами. Я подглядела у нее несколько приемов и удивляла потом своих гостей. Она жила по принципу: «Жизнь должна идти так, как идет. Я все принимаю с радостью. Живу в согласии с Богом и собой».

У этой монашки было отменное здоровье. В свободное время часто гуляла по тенистому двору аббатства с улыбкой на лице. Мне она сказала слова, которые я уже однажды услышала в Брюсселе на собеседовании: «Ты слишком хороша для этой работы».

Молясь усердно Богу, сестры отсекали от себя мирские хлопоты и, как я уже говорила, оставались бездушными.

Многие поступки заставляли меня вздрагивать и внимательнее присматриваться к ним.

Я должна была находиться при одной сестре постоянно. Это была бывшая директриса большой католической школы в Брюсселе. На столе в ее келье стояла фотография девочки в нарядном платье, аккуратно причесанные волосы прихвачены красивым бантом. Большие глаза, умные и живые, светились на снимке, сделанном восемьдесят пять лет назад. В первый день, когда я ввезла ее на коляске в лифт, она улыбнулась и сказала важно:

– Добрый день!

Помахала рукой и еще раз улыбнулась. Не мне, а своему отражению в зеркале.

Глаза под набрякшими складками век не подавали признаков жизни. Безумные и пустые. Два раза в неделю я должна была читать ей книги. Читала я на нидерландском языке, который к тому времени сносно освоила. Я начинала произносить слова, и с ней происходило превращение. Глаза оживали на бледном лице, она прислушивалась к чтению, поднимала палец и говорила:

– Повторяй за мной. Эти звуки должны звучать иначе.

Взглядом искала предложение в книге, палец останавливался на найденной строке. Она смотрела на меня, заставляя перечитывать до тех пор, пока я не произносила правильно то или иное слово. Глаза тускнели, когда я закрывала книгу. Передо мной опять сидела безумная старуха.