– А что надо говорить. Ты сама знаешь, что беременна. Женщины лучше мужчин в этом разбираются.
Она наклонила голову и заплакала. Наверно понимала, что беременна, но надеялась, что я скажу «А! Плюнь! Это просто задержка, завтра месячные начнутся». Она плюнет и наутро обнаружит у себя кровь. Потом и дальше будет трахаться со всеми подряд без резинки. Я так не сказал. И она поняла, что действительно беременна. Не на половину, не на четверть, а на все 100 % беременна. Она плакала, а я думал, что её жизнь только что разделилась. До этого она была беззаботной дурочкой, которой просто нравится заниматься любовью с симпатичными ей парнями. А теперь резко повзрослела, стала понимать, что такое причина и следствие, что такое ошибки в жизни и как за них люди платят. Я ждал, когда она выплачется, не утешал. Наверно, я был жесток. Но быть добрым я не имел права. Мне нечего было ей предложить.
Я не стал выяснять, кто отец, почему она не будет делать аборт и другие вещи. Я знал это лучше неё, даже знал пол ребенка. Но говорить этого не мог. Поэтому обо всем этом она начала говорить она, всхлипывая и утирая нос.
Что у нее какое-то женское заболевание. Что при этом заболевании хронически воспалены какие-то органы, женщина этого может и не чувствовать, т. к. они ее не беспокоят. Что при аборте большой риск кровотечения, бесплодия или даже смерти. Никто ей не будет делать аборт при таком воспалении. Я в этом не ничего не понимал. Даже если бы разбирался в женских болячках и нашел в ее знаниях пробелы, я не смог бы ее убедить. Я знал, что она не сделает аборт. Точка.
Я мог только передвинуть стул к ней, обнять и положить её голову себе на грудь. И слушать. Слушать, какая она была дура, что не предохранялась. Что не заставляла одевать презервативы, не отслеживала менструальный цикл, а просто отмечала, когда должны начаться месячные, в календарике. Чтобы я не думал, будто она пришла ко мне, как к возможному отцу ребенка. Нет, она знает, что я не могу быть отцом. Просто куда пойти и с кем поговорить, она не знает. Что с Ильей она уже давно не спит, только изредка делает ему минет и он не поверит, что это его ребенок. Что у неё только два варианта, кто может быть отцом. Егор или Саша. С Егором они, конечно занимались любовью чаще… Я прервал её и спросил, кто такой Саша.
Она сбивчиво начала говорить, что это ее одноклассник, они раньше трахались, потом она уехала учиться в Екатеринбург, а 8-го марта в Новоуральске они выпили, и в общем, опять переспали, без резинки. Что любит она только Егора, поэтому мне никогда не звонила, но теперь не знает, как ему сказать. Она трещала без умолку, а я размышлял. Точно, на 8-е марта она ездила к родителям… А в 2015 году сказала, что когда приехала с ребенком домой, ей пришлось обмануть одного человека… Они год жили вместе, потом разошлись… Может быть, это был её первый муж? Может быть, это был этот Саша? Не, бред… Не может быть таким лопухом человек… Чтобы поверить почти год спустя, что он стал отцом от одного неловкого секса на празднике… Что она молчала об этом, пока не родила. Сама находясь основную часть, как до 8-го марта, так и после, в Екатеринбурге, шоркаясь неизвестно с кем. Впрочем, почему год? Она ведь ездила беременная к родителям… Не сидела же все лето безвылазно в Екатеринбурге… когда у студентов каникулы… Может подстраховывалась, с Сашей, если Илья или Егор сольются… Да, наверно.
Теперь дело начинало вырисовываться. Чем раньше она поймет, что здесь ей ничего не светит, тем раньше она начнет осуществлять свой коварный план с Сашей. Надо только будет её к этому подтолкнуть. Но не сейчас. Надо чтобы она привыкла к тому состоянию, в котором находится. Успокоилась. Выспалась. Погоняла мысли, где никто не отвлекает.
– Так, — прервал я ее. — Поехали отсюда. Уже народ на нас поглядывает.
От такого резкого изменения моего состояния она вздрогнула и перестала хныкать. Я расплатился за её кофе, мы вышли на улицу. Поймали машину.
– Бардина, 13. Это где пельменная, — назвал я адрес.
По пути остановились у магазина, я купил бутылку водки. Все это время Катя сидела, прижавшись ко мне и молчала. Я заставил водителя подъехать прямо к подъезду, расплатился и мы поднялись ко мне домой. «Раздевайся. Только не догола», — попытался пошутить. Она не улыбнулась. Я прошел на кухню, заглянул в холодильник, оценил другие припасы. Оставил в холодильнике водку. На пару дней хватит. Только хлеба нет. Ничего, лапшу себе сварит, будет вместо хлеба. Пошел в комнату, отделил ключ от квартиры, положил на стол. Туда же положил несколько купюр.
– Располагайся. Будь как дома. Водка и еда в холодильнике. Хочешь ешь, хочешь пей. Пока можно. Хочешь – смотри телевизор, хочешь – реви. Только соседей не промочи. Не вздумай вешаться, узнаю – убью. На улицу выходить только в пельменную или в магазин. Завтра я приеду, часов в 6–7, будь дома. Ключей у меня запасных больше нет. Больше никому не открывай.
Сказав этот набор слов, я быстро вышел, не дав ей опомниться и сказать хоть слово. Постоял за дверью, прислушался. За мною не гнались.
= 14 =
На следующий день я сразу после работы поехал на Бардина. Катя меня ждала, сразу открыла дверь. Деньги и ключ лежали на столе так, как я их оставил. Видно было, что из дома она не выходила. Я предполагал это, поэтому купил ей хлеба. Выяснилось, что она практически ничего не поела, водка тоже была не тронута. Да, тяжело ей дались переживания… В отличие от вчерашнего дня, она была молчалива, отвечала на мои вопросы короткими фразами. Видимо поняла, что вчера сболтнула лишнего. По поводу дальнейших планов на жизнь только неопределенно пожала плечами. Тогда заговорил я. Усадил её с собою за стол, достал припасенные на этот случай листки бумаги. Сказал, что мне, как технарю, удобнее рассуждать с ручкой и бумагой в руках.
Предложил ей рассмотреть все возможные жизненные пути, которые лежали перед ней. На первом листочке написал «Илья», разделил листок вертикальной чертой. Поставил знак «плюс» слева и «минус» справа. Сначала начал записывать «минусы»: ребенок не его, относится плохо. Потом записал «плюс» – есть комната. Катя с интересом разглядывала эту «аналитику». Я придвинул к ней листок и предложил самой дополнить оба списка. Она подумала и написала в «плюсы» – «много зарабатывает». Я поставил знак вопроса и объяснил, что всяко бывает, доходы в бизнесе не постоянны. Тем более я знал, что с книжками тема у него примерно через год закроется, а на оптовом рынке у него будет получаться не очень. Тогда она поставила знак вопроса после фразы «плохо относится». Сказала, что отношения у них нормальные. Я не стал спорить. Она не учитывала, что её беременность пока не видна, когда это проявится, всё может измениться. Главное, что она включилась в «игру». Отложил этот листок в сторону.
Взял другой, написал «Егор». В «плюсы» Егору записал «отец ребенка». Подумал и поставил знак вопроса. «Хорошо относится». «Надежный». «Нормально зарабатывает». «Обеспеченные родители». Катя оживилась, такой Егор ей подходил. Я продолжил и написал один «минус». «Непонятно как отнесется к своему отцовству».
– Здесь все или хочешь добавить? – спросил я Катю. Она покрутила ручку в руке и не решилась ничего добавлять. «Плюсов» и так хватало, а единственный «минус» был таким большим, что добавлять к нему было бессмысленно. Отложили и этот листок. Она с интересом смотрела, что я буду делать дальше.
На следующем листке я написал «Саша». Да, память у меня не была стерта и она об этом знала. Я написал только начало – «отец ребенка?» и придвинул листок к ней. Понимал, что больше про него она ничего не расскажет. Сказал, что может заполнить потом. Но чтобы сформулировала в голове – сейчас.
Сам пошел на кухню, поставил чайник, потом налил две кружки чаю, принес. Она сидела и смотрела на листок. Больше там не появилось ни слова. Я взял следующий листок, с вопросом посмотрел на неё. Спросил: