Кто-то хлопнул меня по спине. Я подпрыгнул. Это был Железный Майки.

— Ничего себе! Поверить не могу, что твой папа надрал зад священнику!

И я тоже не мог поверить. Я почувствовал, как мое лицо залила краска, и взглянул на Толстяка Гава:

— Прости, что так вышло.

— Шутишь?! — усмехнулся тот. — Это же настоящий класс! Лучшая вечеринка на свете!

— Эдди. — К нам подошла моя мама. Она улыбалась странной вымученной улыбкой. — Мы с папой уходим домой.

— Хорошо.

— Можешь остаться, если хочешь.

Я и правда хотел остаться, но в то же время не хотел, чтобы другие дети пялились на меня, как на какого-нибудь придурка, а Железный Майки прохаживался насчет случившегося снова и снова. Так что я буркнул:

— Нет, все в порядке, — совсем не в порядке, — я тоже пойду.

— Хорошо. — И она кивнула.

До этого дня я никогда не слышал, чтобы мои родители перед кем-то извинялись. Так не должно быть. Когда ты ребенок, ты понимаешь, что именно тебе положено извиняться. А в тот вечер я услышал, как оба моих родителя несколько раз извинились перед родителями Толстяка Гава. Те вели себя очень мило, просили их не переживать так сильно, но я видел, что они здорово злятся. Однако Толстяк Гав все равно на прощание вручил мне пакет с тортом, «Хуббой Буббой» и другими сладостями.

Как только за нами закрылась дверь, я повернулся к отцу:

— Пап, что произошло? За что ты его ударил? Что он сказал маме?

Папа обнял меня за плечо:

— Потом, Эдди.

Мне хотелось спорить, хотелось кричать на него. В конце концов, он испортил вечеринку моего друга. Но я этого не сделал. Потому что я очень любил своих родителей и, взглянув в их лица, понял, что сейчас действительно не время.

Так что я просто позволил папе обнять меня, а мама взяла меня за свободную руку, и мы вместе пошли домой. По пути мама спросила:

— Хотите чипсов?

Я выдавил из себя улыбку и сказал: