Сцена во дворе была какой-то дурацкой. Она заговорила с Сережкой как строгая начальница, а не как друг детства. Но и он хорош! Напугал ее до полусмерти! А потом лепетал что-то невразумительное, слушать было стыдно. И холодно, если честно. Он-то был, хоть и в старой, но в теплой куртке, а она тряслась замерзая на ледяном ветру. Сережка как был лопухом, так и остался. Он даже не заметил, что она мерзнет. Мялся, жался, как будто вышел к доске, не выучив урока. Тане пришлось брать дело в свои руки: всучить ему визитку, вписав в нее домашний телефон. Почему он так волновался? Неужели он еще помнит и для него это что-то значит? Неужели?...

Всю следующую неделю Таня была занята на работе так, как не бывала давно. Ей предстояло разгрести завалы, создавшиеся в период междуцарствия, когда Сан Саныч уже ушел, а ее еще не утвердили. Ей стало ясно, что слишком многое от нее скрыли. Финансовое положение холдинга было далеко не так блестяще, как рисовалось на совещаниях. Но понять это можно было только углубившись в документы, к которым у Татьяны раньше не было доступа. А тут Генеральный, стремясь избавиться от лишней работы, скинул на нее все. Стало ясно, что долги холдинга так велики и необъятны, что выплатить их в ближайшее время нереально. Можно вылететь в трубу в два счета. Деньги эти были взяты в долг у компании учредителя. Татьяна связалась с их финансовым директором и получила заверения, что в ближайшее время денег с них никто не стребует, а долг можно будет реструктуризовать, то бишь переписать с новыми сроками возвращения.

Хорошо, тут можно не волноваться, но надо начинать выплачивать не только проценты. В частной жизни Таня не любила брать в долг, а если все же приходилось, старалась отдать как можно скорее. С другой стороны, существование бизнеса без кредита просто невозможно. Тут нужен тонкий баланс, в котором Таня пока была не сильна. Неплохо бы с Сан Санычем посоветоваться. Таня позвонила ему, но он оказался в командировке за границей, и его не ожидали обратно ближе чем через неделю.

Эх, сейчас бы парочку хороших новых проектов, глядишь, жизнь станет веселее.

За всеми этими заботами она практически не обратила внимания на то, что Сергей ей так и не позвонил.

Дома в это время развернулась целая война. Полина Константиновна наступала на правнука и получала достойный отпор. Когда-то Таня покорялась всем требованиям бабушки. Она уходила от внешнего давления в мир своей души, оставляя поле внешней жизни в ведении жестоковыйной Полины. Бабка заставляла ее страдать и мучиться, но Таня, не видя для себя ни помощи, ни поддержки, не решалась на конфронтацию. Толик же рос в уверенности, что мать защитит, примет его сторону, и не очень опасался прабабки. Каждый вечер начинался с того, что, открыв внучке дверь, бабушка с порога начинала жаловаться на мальчика. Каждый раз одно и то же. Он не выполняет требований, дерзит, не слушается, болтается без дела и занимается вредной ерундой. Приходилось разбираться вместо того, чтобы спокойно ужинать после тяжелого рабочего дня. Каждый раз оказывалось, что из мухи был раздут очередной слон, но это не меняло дела. Поводы же были ничтожны. Парень пришел из школы на час позже положенного, потому что играл в футбол. Вместо того, чтобы делать уроки, играл на компьютере. Отказался мыть посуду. Не стал надевать шапку, а когда Полина Константиновна попробовала сделать это насильно, выбросил несчастную шапку на лестничную площадку и убежал.

Таня отчетливо видела, что год назад, да что там говорить, еще пару месяцев назад все было иначе. Парень вдруг осознал свою самость и стал за нее бороться. Ему было все равно, что перед ним восьмидесятилетняя женщина, его прабабушка, он стал бы отстаивать себя перед всем миром.

В четверг, казалось, наступило перемирие. Толик встретил мать в прихожей и сообщил, что ему звонил отец. И он, и Полина выглядели сильно встревоженными. Таня сказал: «Очень хорошо, мы об этом поговорим после ужина», и отправилась за стол. Она делала вид, что все нормально, но только что не тряслась от беспокойства. Евгений Иванович звонил редко, обычно в выходные, сначала разговаривал с Таней, подробно расспрашивал о здоровье и учебе мальчика, а потом просил дать ему сына. С Толиком же ограничивался тремя-четырьмя фразами. Он явно не представлял себе, о чем можно говорить с собственным ребенком.

Такой внезапный звонок, и не ей, а напрямую сыну, мог означать что угодно. А вдруг это уже не первый раз, но впервые при Полине, и мальчику просто не удалось ничего скрыть? Может, это как-то связано с тем, что парень стал дерзить прабабке? Таня была уверена: от ее бывшего мужа можно ждать любых неприятностей. Но сейчас не время было расспрашивать. В присутствии Полины Толик ни за что не скажет всей правды, да Таня и не хотела, чтобы бабка знала больше, чем необходимо. Если посвятить ее в свои дела, можно сказать крыше: «Прощай!». Мозг вынесет.

После ужина Татьяна приложила нечеловеческие усилия, чтобы отвлечь бабушку от звонка Евгения Ивановича. Несла какую-то пургу о собственной работе, что делала крайне редко. Нашла передачу, которую надо было обязательно посмотреть, хотя телевизор вызывал у нее только раздражение. Даже немножко поругалась с Полиной по поводу того, что нужно закупить к столу. В результате та ушла спать, не подняв разговор о Толином отце.

Наконец, когда все угомонились, Татьяна отправилась в спальню сына якобы для того, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Она умирала от любопытства, но не решалась задать вопрос. Толик тонко чувствовал ситуацию, поэтому заговорил первым.

Мам, тебе неинтересно, что папа сказал?

Почему, очень интересно. А что он сказал?

Он хочет взять меня с собой за границу на время школьных каникул.

А ты?

Что я?

Ты тоже хочешь с ним поехать*

Ну мам, мы же с тобой едем в Прагу, ты что, забыла?

Таня вздохнула с облегчением.

Нет, не забыла. Билеты и путевки я уже выкупила, паспорта готовы... Сейчас мне бы не хотелось отыгрывать назад.