— Я его убил, — спокойно ответил Питер. — Суд решит.

— Суд?! — Белка возмущенно взмахнула руками. — Суд? Ты что, не видел этот суд? Вчера? Этого судью, прокурора? Придурка-адвоката? Купить кошачий корм! Кошачий корм!

— Какой корм?

— А-а-а! — Она отчаянно замотала головой.

Питер не спеша поднялся с корточек, Белкина макушка едва доставала ему до ключицы.

— Послушай. — Она тронула его плечо. — Питер…

Он отрицательно покачал головой и побрел к выходу.

— Питер… — Белка наклонилась к трупу, вытащила из кобуры револьвер. — Питер!

Он повернулся, равнодушно взглянул на оружие.

— Пожалуйста. — Белка медленно подняла руку. — Не делай этого. Я тебя очень прошу.

— Ты знаешь, София… — Он грустно улыбнулся. — Если бы ты смогла нажать курок…

— Ты думаешь, я не смогу? — Она сделала шаг, целясь ему в грудь. — Мне терять нечего! Ты понимаешь это — мне нечего терять!

Питер кивнул.

— Тогда стреляй. — Он показал пальцем на грудь: — Вот сюда. Тут сердце.

Белка закусила губу, она почувствовала, как вспотела рука, как маслянистый курок стал скользким и жарким. Ладонь затекла, мерзкая дрожь передалась стволу, мушка плясала между грудью охранника в серой майке и открытой дверью. Оттуда, из южной душной ночи, доносился звон цикад.

Питер стоял и ждал.

Белка попыталась еще раз — вдохнула, задержала дыхание. Нужно просто сильней надавить пальцем — и все. Ведь тогда, той ночью… Просто надавить… Рука дрожала все сильней, проклятая майка теперь скакала, как заяц. Просто надавить! Белка зажмурилась, скривила рот, словно собиралась зареветь.

— Сволочь! — Она бросила револьвер на землю. — Сволочь! Ну ты бы хоть сам застрелился! Сам! Если уж тебе так сдохнуть хочется. Сам…

— Не могу сам, — печально сказал Питер. — Грех это.