Монтесекко поклонился и ушел в сопровождении двух солдат.

– Итак, синьоры, какого вы мнения? – спросил Петруччи.

– Капитан – храбрый солдат, – сказал Содерини, старший советник. – Он повиновался тем, у кого состоял на службе, и не принимал участия в ужасном преступлении. Показания его важны для нас, так как указывают наших врагов. Мое мнение – выслать его за границу и под страхом смерти запретить вступать на нашу территорию.

Остальные члены совета согласились с ним.

– А вы, граждане, что вы на это скажете, что бы вы сделали? – спросил Петруччи.

– Он храбрый солдат, – сказал чесальщик, – и не хотел участвовать в убийстве… Пусть живет, виновные уже наказаны.

Граждане согласились с ним, но Петруччи встал и сказал громким голосом:

– Капитан Монтесекко – храбрый солдат и сказал нам правду – что свидетельствует о его мужестве, а пожалуй, и умно, – что он не принимал участия в убийстве, но по собственному ли решению или потому, что другие опередили его, – это не доказано. Во всяком случае, он готов был ограждать последствия убийства, он ввел войска графа Риарио, состоящего в мирных отношениях с республикой, в наш город, чтобы свергнуть наше правительство и отнять независимость у народа в угоду Пацци. Это вероломство и государственная измена, преступление, которое мы, даже по отношению к иноземцу, можем и должны карать смертной казнью. Не в наказании дело. Мы могли бы и не применять ее к менее виновному, а дело в примере. Если вы будете милостивы там, где затрагивается независимость, высшая святыня нашего отечества, то наши враги всегда найдут исполнителей для новых коварных нападений. Свет должен знать, что неумолимо подвергнется смерти тот, кто дерзнет коснуться нашего управления, наших законов и граждан, облеченных нашим доверием, хотя бы как пособник. Вспомните благородного Джулиано, погибшего от кинжала убийц. Подумайте, что было бы с вами, если бы лицемерные священники убили и Лоренцо, а потом войско капитана явилось бы укрощать вас и подчинить ваших потомков игу римского владычества. Подумайте об этом, синьоры, и вы, граждане, и вы согласитесь, что мы должны ради себя и ради памяти Джулиано показать пример на каждом далеко или близко причастном к преступлению, чтобы никто не решился впоследствии на такое злодеяние.

– Вы правы, благородный гонфалоньер, – вскричал чесальщик. – Что значит жизнь одного такого врага, как этот Монтесекко, в сравнении с Джулиано Медичи и нашей независимостью?

Советники тоже утвердительно склонили головы, и Содерини пожал руку Петруччи, говоря:

– Вы хорошо сделали, что напомнили мне о Джулиано… Они, конечно, не пощадили бы нас, если бы нападение удалось.

– Следовательно, я стою за смертную казнь, – сказал Петруччи, – но, так как капитан менее других виновен и храбрый солдат, пусть он умрет от меча.

Когда все опять изъявили согласие, Монтесекко ввели в зал.

Петруччи объявил ему приговор, сломал белый жезл, лежавший на столе, и обломки бросил на пол.

Монтесекко побледнел, взялся за сердце, прошептал: «Бедная Клодина!», но голову не склонил. Он сказал спокойным голосом, с гордым взглядом:

– Вы отвечаете за ваш приговор перед Богом, который тоже будет вас судить. Я много раз стоял лицом к лицу со смертью и не боюсь ее, но об одном прошу вас: позовите священника, чтобы я подготовился к смерти исповедью и причастием и мог доверить служителю церкви мою последнюю волю.

– Ваше желание будет исполнено, – сказал Петруччи, и на строгом лице его мелькнула тень сочувствия. – Если вы что-нибудь еще желаете, вам все будет разрешено.

– Прошу только бумаги и перо, больше мне ничего не нужно. Святые дары будут мне последним утешением.

Петруччи приказал отвести осужденного в одну из задних комнат дворца и позвать к нему священника.

Монтесекко с гордо поднятой головой вышел из зала заседаний.