— У него боли, — сказал Белл. — Они становятся все сильнее. Жидкость, накапливаясь в организме, давит на все. Когда он поступил к нам, врачи, сестры и санитары очень сомневались, есть ли вообще смысл подвергать его мучительному обследованию.
— А вы? — спросил Фабер. — Вы тоже сильно сомневались?
— Естественно. И все еще сомневаюсь. Но я гоню эти сомнения. Я не могу себе представить, что Горан умрет. Я знаю его уже так давно.
— Вы уже давно его знаете?
— Я же сказал!
— Как давно вы его знаете?
— Двенадцать лет, — сказал Белл.
Фабер уставился на него.
— С тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
— Но каким образом?
— Потому что уже тогда здесь, в Вене, мы трансплантировали ему печень, — сказал доктор Мартин Белл.
6
— Сейчас отказывает печень, которая была трансплантирована?
— Да, — подтвердил Белл. — Ах, вы же этого не знаете! Я вам еще не рассказал. В тысяча девятьсот восемьдесят втором году, в начале марта родители привезли Горана к нам, в Детский госпиталь. Его отец был инженером. Состоятельным. С состоятельными родственниками в Вене. Рубики остановились тогда у них. Они могли оплатить трансплантацию.
Но они были убиты снайперами. А венские родственники умерли. Мы обследовали ребенка, и выяснилось, что у Горана врожденная атрезия желчных протоков. Это значит, что желчные протоки перекрыты или, другими словами, они не сформированы. При таком положении вещества, вырабатываемые здоровой печенью, не могут транспортироваться, и происходит саморазрушение печени — подобно тому, как при тяжелом алкоголизме возникает цирроз.
Горан произнес несколько слов на сербскохорватском.
— Говорит с бабушкой, — сказал Белл. Его лицо было серым от усталости, под глазами — черные круги. — Ни один врач не захочет заменять человеческий орган чужим органом, если есть хотя бы малейший шанс, пациента можно вылечить путем менее тяжелого хирургического вмешательства. В случае с трехлетним Гораном этой возможности не было. Ему была нужна новая печень, и притом срочно.
Белл встал и подошел к Горану. Проверил пульс, с величайшей бережностью касаясь мальчика.
— Печень человека, — сказал Белл, — является величайшей в мире лабораторией. Одна-единственная клетка печени производит продукции больше, чем вся химическая промышленность на земле. В периоды покоя печень аккумулирует до двадцати пяти процентов от общего объема крови. При работе она отдает ровно один литр. Печень человека, если она здорова, выполняет тысячи жизненно важных функций: производит множество различных энзимов, очищает кровь от остатков красных кровяных телец, отживших свой век, выводит из организма аммиак, превращая его в мочевину, поглощает жиры и превращает их в углеводы, вырабатывает белые кровяные тельца, отвечающие за свёртываемость крови, накапливает жирорастворимые витамины и протеины и очищает кровь… В восемьдесят втором мы как раз начали делать операции по трансплантации печени здесь в Вене и в Ганновере. Американцы тогда уже далеко продвинулись вперед. В Югославии этим еще не занимались. Трансплантация печени и сегодня остается несравнимо более рискованной и сложной операцией, чем, например, пересадка сердца.
— Как предотвращается отторжение нового органа? — спросил Фабер, у которого снова начала кружиться голова. Ничего не знал он об этом параллельном мире. Сколько же этих параллельных миров, о которых он ничего не знает?