– Ха! – усмехнулся Семёнов. – Понятие имеешь, только вот не учился ты торговле никогда.

– Да, не учился, – согласился я с очевидным фактом.

– Наверное, гадаешь, зачем я тебя позвал?

– Есть такое дело.

– И как, надумал чего?

– Зачем гадать, вы человек солидный и уважаемый, на пустой разговор своё время тратить не станете, а значит, сами ситуацию проясните.

– Угу, – сделав ещё один глоток коньяка, пробурчал Семёнов, почмокал и сказал: – Ты меня, Мечников, заинтересовал с того дня, когда с Карой в тюрьме засветился. С тех пор присматриваю за тобой и поражаюсь тебе: ведь ты в таких передрягах выжил, в каких мало кто уцелеть мог.

– А зачем вы Карой интересовались?

– Знакомы мы давно, и я ему обязан был сильно.

– Так это вы нас из тюрьмы вытянули?

– Да, моя работа. Долг платежом красен, и, когда Кара со своим отрядом к Туапсе выходил, я уже понимал, что выручать его придётся именно мне. Он потому и сдался в плен, что знал – моё слово крепкое, и я его не нарушу.

– Так ведь это измена государству и предательство интересов страны.

– Да ладно, – Семёнов взмахнул свободной рукой, – тоже мне, изменника родины нашёл. Молод ты ещё, а оттого и глуп, Мечников. Доживёшь до моих годков, если доживёшь, конечно, может, и поумнеешь, а пока глохни, гвардеец, и принимай послание.

Семёнов щёлкнул пальцами, и из-за портьеры появился неприметный человек тоже в чёрных одеждах, видимо очередное доверенное лицо. Он вложил в раскрытую ладонь хозяина два конверта и удалился, а Анатолий Владимирович, покрутив конверты в руках и посмотрев их на свет, положил передо мной.

– Что это? – не прикасаясь к посланиям, задал я вопрос.

– Это тебе и жене твоей от Кары.

Шмыгнув носом, я убрал конверты во внутренний карман пиджака и спросил хозяина дома:

– Вы только из-за этого меня в гости звали?

– Нет, конечно. – Он пристально посмотрел на меня, и это был взгляд не добродушного человека, попивающего дорогущий коньяк в расслабляющей домашней обстановке, а битого жизнью и прожжённого купчины, прикидывающего, сколько стоит товар, находящийся перед ним на прилавке.

Несколько секунд он молчал, потом в очередной раз измерил меня взглядом, оценил, что-то сам для себя решил и продолжил: