Лужайки, аллеи, вьющиеся между рядами тисов и самшитовых кустов. Вот заросли роз и лилий, там, возле пруда. Высокие кипарисы, словно огромные копья, окружали еще один пруд большего размера, выложенный камнем. Его воды отражали белого мраморного тритона, дерзко обхватившего своими похожими на рыбий хвост ногами скалу; голова запрокинута, из уст вырывается прозрачная, как хрусталь, струя, разбиваясь и падая каскадом брызг на русалку на нижнем обрезе стены.

В некотором отдалении возвышался павильон, тоже из белого сверкающего мрамора, миниатюрный храм с куполообразной крышей, поддерживаемой колоннами. Над ним в вечернем небе вились голуби. Живая изгородь из деревьев и кустов окружала павильон. Темно-зеленый лимон, серо-зеленая айва, усыпанные алыми цветами ярко-зеленые гранаты.

Но чувствовалось, что никто не заботится об этой изумительной красоте. Желтая от солнца трава буйно разрослась на лужайках, у живой изгороди очень неряшливый вид, опавшие листья и засохшие лепестки гнили на неубранных дорожках.

Слабый звук, раздавшийся за спиной, привлек внимание Просперо. Он оглянулся и узрел, как он потом рассказывал, самое прекрасное видение этого сада. Оно спокойно и неторопливо приближалось к нему по неухоженной лужайке, не проявляя ни удивления, ни страха, ни каких-либо иных эмоций.

Это была женщина довольно высокого роста; ее серебряное парчовое платье, украшенное широкими черными арабесками, поражало своим почти траурным великолепием. В тонких руках, затянутых в белые перчатки с серебряной бахромой, она держала маленькую шкатулку, отделанную золочеными столбиками, между которыми была изображена какая-нибудь сценка. Темно-каштановые волосы на небольшой головке девушки были столь искусно уложены, что, казалось, они образовывали шапочку внутри покрывавшей их усеянной жемчугом сетки. Жемчугом была усеяна и шаль, наброшенная на белые плечи, и небольшая меховая накидка, и даже кисточки ее оторочки. Из широко расставленных темных глаз, казалось, струилась печаль. Чуть пухловатые губы были немного бледны.

Просперо и предположить не мог, что это была та самая дама, которую он встретил здесь год назад. Несмотря на то что ее нельзя было забыть, ей не нашлось места в его памяти. Никто не мог сказать, что она некрасива, но никто не видел в ней ничего неземного, только Просперо. Ее очарование было плодом внутренней одухотворенности, отражавшейся в грустных глазах и сквозившей в непринужденной, спокойной манере держаться.

Даму сопровождала служанка, пожилая женщина в черном, стоявшая, будто часовой, у края лужайки сложив руки.

Голос женщины звучал ровно и глухо:

– Вы избрали необычный способ войти сюда. Или вы свалились с неба?

– Возможно, и так. – И хотя на ее губах появилась слабая улыбка, глаза стали еще более печальными.

– Не стоит так опрометчиво кидаться в неизвестность. Особенно сейчас. Что вам здесь нужно?

– Убежище, – искренне ответил он. – Я спасаюсь от гибели.

– На все воля Божья. Бедняга. В этом доме чума.

– Чума?

Ей показалось, что в его глазах мелькнул ужас, но, когда Просперо снова заговорил, она поняла, что ошиблась.

– Но ведь не вы. Лишь бы не вы. Чума не посмеет прикоснуться к вам.

– Вы думаете, она выбирает? Может быть. Но я переболела чумой. И я снова здорова. Однако, возможно, я еще не в полной безопасности. Здесь все кругом заражено.

– Пускай, – сказал Просперо. – Ничто не заставит меня пожалеть, что я попал сюда.

– Может быть, и пожалеете, если вы пришли сюда, чтобы спасти свою жизнь.

– Я спасен, – заявил он в ответ.