— Парашютист, насколько можно судить по сапогам.
— Ммм, да, сэр.
— Есть боевые прыжки?
— Шесть, — соврал Роджер.
— Молодой и сумасшедший. Сумасшедший до безрассудства. Могу поспорить, что все пытались тебя от этого отговорить.
— Да, сэр, — ответил Роджер.
— Но ты все равно пошел, хотел показать, какой ты мужественный, да?
— Что-то вроде этого, сэр, — согласился Роджер. — Первый был на Сицилию. Потом в Нормандию. Большая драка в Голландии. Туго пришлось в Бастони, в прорыве. Такое уж Рождество. И наконец, за Рейн. Операция называлась «Университет». В марте.
«Это всего лишь пять, Роджер, — подумал Литс — И никто не прыгал в Бастони».
— О, и еще прыжок, о котором упоминали капитан Литс и майор Аутвейт, э-э, сэр, ну, знаете, тот…
— Приличный список. Девятнадцать лет и шесть боевых прыжков. Ну и как оно?
— Ну, э-э-э, жутко, сэр. По-настоящему жутко. В Нормандии пришлось тяжело. Нас выбросили в стороне от зоны, половина парней из нашей группы попали в воду, немцы, понимаете ли, затопили это место, на фотографиях, ммм, этого еще не было, и те все ребята утонули. Мне повезло, я приземлился на твердую поверхность. А потом — растерянность. Уйма прожекторов, взрывы, трассирующие пули. Большая заварушка. Как Четвертое июля, только приличней, но и опасней…
«Господи ты боже мой», — подумал Литс.
— …но потом мы разбились в боевой порядок и двинулись вперед. Первые немцы, которых мы увидели, были так близко, что можно было почувствовать их запах. Я хочу сказать, они были прямо перед нами. У меня был один из этих Эм-третьих, ну, знаете, сэр, их еще называют масляными ружьями, и — БАДДДАДДДАДДАААДДДААА! Так и валились, даже не зная, кто их сбивал.
— Да, ты знаешь, что это такое, — сказал майор, откинувшись на спинку стула и уставившись в пространство. — А я иногда чувствую себя так, словно никогда и не был на войне, на настоящей войне. Полагаю, мне бы надо радоваться. Но через десять лет, через двадцать лет люди будут все еще задавать вопросы о войне, а я и знать не буду, что мне им отвечать. Думаю, я даже никогда не видел ни одного немца, кроме пленников, а они такие же люди, как и все. Видел руины. Однажды я взял у кого-то бинокль и посмотрел на Рурский мешок. Настоящая вражеская территория. Но в основном это была просто какая-то работа, бумажная работа, наряды, административное управление, обычная жизнь, разве что без женщин, да с плохой пищей, ну и одеты все… одинаково.
— Майор… — начал Литс.
— Я знаю, знаю. Как тебя зовут, сержант?
— Роджер Ивенс.
— Роджер. Ну что ж, Роджер, ты многое пережил в свои девятнадцать лет. И я отдаю тебе должное. Тем не менее, капитан Литс, война у меня вот такая. Я вижу, что это не вызывает у вас уважения. Прекрасно, но все равно кому-то надо делать и бумажную работу. И хотя вы не понимаете этого и не уважаете мою работу, я все же скажу вам, что собираюсь совершить очень смелый поступок. Факт заключается в том, что наши шишки из контрразведки ненавидят вашего брата из оперативной разведки. Не надо спрашивать почему. Так что, когда я вам сказал, где находятся пленные офицеры, я хотел, чтобы вы увидели, какой я храбрый человек. Нет, это, конечно, не боевой прыжок, но тоже большой риск в своем роде. Место это называется замок Поммерсфельден, недалеко от Бамберга, еще примерно шестьдесят километров по дороге. По-немецки это будет называться Шлосс-Поммерсфельден. Очень красивое местечко, на шоссе номер три, к югу от города. Я позвоню им и скажу, что у вас есть разрешение. Если вы выедете утром, то после полудня уже будете там. Дороги ужасные: танки, люди, просто столпотворение. Колонны пленных. Ужасно.
— Спасибо, сэр. Это значит, что…