Повезло — двери открывались наружу, и на полу были чётко видны борозды от ригелей. Вычислить, где расположена ось механизма, распирающего крестом ригеля, смог бы даже ребенок. Ахмет поинтересовался, помнит ли Паневин толщину дверей, и взял заряд потяжелее.
— Ну, с какой начнем?
— Да нам одну только надо. Там все привода, — ткнул Паневин в крайнюю дверь с загадочной буквенно-цифровой аббревиатурой, вспухшей на пузырящейся краске.
Рявкнул аммонал, Ахмет ещё немного повозился, цепляя утконосами нижний ригель, и дверь бесшумно отворилась, выпустив на платформу облако смрада. Перегоревшая, но ещё довольно забористая трупная вонь заставила мародёров спешно подняться назад по лестнице.
— Третий год уже, а всё ещё воняет.
— Дак сыро же. Плюс ещё кумулятивная струя всё в воздух подняла, а если б тихо вошли, ничё б не воняло. По крайней мере, не так.
— Ладно, я спущусь. Как открою, свистну.
Паневин стянул чеченку, закрыв ею рот и нос и ушел, подсвечивая огарком. Через несколько томительно долгих минут раздался лязг металла во вскрытой комнате, словно пьяный великан, придя домой, не может попасть ключом в скважину, затем скрежетнули, страгиваясь, и мерзко завизжали расходящиеся створки ворот.
— Спускайтесь, эй! Я у тоннеля подожду.
Мародёры снова оказались на платформе, стараясь скорее преодолеть облако тухлой вони. В конце платформы, где виднелась свечка Паневина, почти не воняло, в тоннеле не воняло совсем — только ржавчиной, сыростью и креозотом. Паневин, державший на плече здоровенную ручку аварийного привода, дождавшись спутников, задул свой огарок.
— Смотри, в натуре, рельсы. Тележки по ним какие-то катали, да, Толян? — включил дуру Ахмет, разглядев в колеблющемся свете и натоптанный рельс двухпутки, и прокопченный солярой потолок тоннеля.[156]
— Ага, «тележки», — технично съехал Паневин. — Мотовозы.[157] Пошли, чё встали. Вон, видите? Лестница с парапета, туда нам.
— А чё возили? И куда? — не дал спрыгнуть с темы Ахмет, навяливаясь уже полностью открыто.
Наклонился к рельсовому стыку, попросил у Кирюхи свечку:
— О, ты понял, нет?
— Чё там? Брюлик нашел?
— Щас, погодь… — Ахмет пробежался к следующему стыку, снова наклонился, всматриваясь в место клеймения и шевеля губами.
— РК-36, НКЖД, 1948 год. Не перекинутые, следов демонтажа нет. Это их тут, Кирюх, натоптали. Мотовозы. Да, Толян? И контактник тоже они стёрли. Надо же, какие шершавые в РВСН мотовозы на вооружении стояли, охуеть.
— На самом деле, Толь, чё тут за дела? — заинтересовался Кирюха, догоняя Паневина. — Ахмет, я так понимаю, что тут поезда не раз в год ходили, так, нет?
— Два. Или больше. Или гораздо больше. Толян, слышь? Всё, страны, которой ты давал кучу подписок, нет. Мне тоже от этого радости мало, однако факт есть факт, слышь, Толян?