Фредик, и тот вытряхнул в подвале подстилку для котов. После этого его пришлось отмывать от последствий.

Словом, работа кипела.

В мае Клод с Софьей собирались в Канны, режиссер уже три письма им прислал, что музыка к фильму в номинации. И, оставшись дома одни, родители Клода имели все шансы обнаружить бесхозяйственность невестки. Так что именно на ее ложную репутацию и трудился две недели дружный коллектив.

– Сплошные субботники у нас.

– Что такое субботники, – спросил Клод. Этого слова в его русском лексиконе не было.

– Это когда перед праздниками в субботу люди разных профессий убирали территорию вокруг офисов или обустраивали парки. В советское время.

– Но почему дворники и садовники этого не делали каждый день, – изумился Клод с оттенком возмущения.

– Потому что при социализме каждый на своем рабочем месте норовил недоработать за очень маленькую зарплату – восстанавливали баланс между усилиями и их вознаграждением.

И вот день приезда Роберта и Роберты настал. Лилия сварганила на обед голубцы, Настя испекла торт «День и ночь», в котором светлый бисквит был перемешан с темным. Ну и братья-молдаване поставили к столу свой обычный ассортимент и были приглашены на обед в честь приезда важных гостей: ведь им потом придется общаться напрямую друг с другом, когда Соня с Клодом уедут на Лазурный берег.

Роберт показался уставшим гораздо больше, чем Роберта, хотя обоим им было по пятьдесят девять лет. Поэтому они были рады, что вскоре окажутся на свежем воздухе, где как раз Настя с Лилией накрывали на стол в большой беседке.

Старшим Таубам хотелось скорее принять ванну и приступить к осмотру замка, как они наименовали приобретение детей.

Фредик узнал бабушку с дедушкой и вопил от счастья, несясь навстречу.

Прогресс в его развитии был очевиден. За пару месяцев в настоящей семье он быстро наверстал в развитии то время, когда его мать – Жизель – практически им не занималась вообще.

Сейчас он и впрямь стал вундеркиндом. С бабушкой и дедушкой говорил на английском, да так бойко. Он обнимался и целовался с родными так радостно и открыто. А ведь раньше был этакой «вещью в себе» – замкнутым и с глазами, полными какого-то неизбывного одиночества.

Соня с Клодом тоже разминали ноги, прогуливаясь по саду. Все же четыре часа в дороге до аэропорта и обратно для беременной оказались непростыми. Ее живот как-то особенно нависал сейчас, а ноги отекли. Поэтому Клод, наскоро отведя родителей в комнаты с ванными – их спальню и гостевую, – быстро вернулся к жене и почти нес ее по саду.

– Пойдем лучше к морю спустимся, пока тут готовят стол, – попросила Софья. Без ежедневного моциона я уже чувствую себя как-то не так. Прав был Пушкин: «Привычка свыше нам дана…» Но она осеклась в переводе этих строк. Пока привычка не была заменой их счастья. Но кто знает, что будет годами позже?

Ангелы закивали радостно, когда она не стала продолжать цитату. Клод бы заволновался, что надоел жене. Он так боялся, что она его оставит. Воспоминания о ее пустых глазах, когда она отказалась выйти за него замуж, до сих пор мучили его по ночам.

Соня объясняла ему не раз, что тогда подумала, будто она такая же плохая и развратная, как его Жизель. И не хотела, чтобы с ней она снова был несчастлив.

Но и сама боялась брака с малознакомым очаровательным мужчиной. Ведь ее бывший муж тоже поначалу влюбил ее в себя. А уже ночью заставил возненавидеть и боятся.

Но терзания до конца Клода не оставляли: вдруг Соня вышла за него просто для того, чтобы не обидеть, чтобы уехать подальше от того места, где было столько горя и ужаса.