Дженкинс не предавал ее, передавая Марину Мортису. Марина чувствовала, что он не мог так поступить. Все это время она ведь знала, что Дженкинс любил ее.

Мортис любил ее?

Она ведь замечала, что периодически Дженкинс словно старел, то молодел… Она должна была догадаться!

Как две таких разных личности уместились в одном человеке? Но ведь Дженкинс, все же, как ни крути, был жестким, вспыльчивыми человеком совсем как Мортис.

Марина задрожала сильнее, горечь подступила к горлу.

– Ты моя дочь, моя плоть и кровь.

Она растеряно посмотрела на Диму.

– Ты ведь не веришь ему? – изумленно воскликнул он. Купол образовался вокруг него, готовый отразить удар и потянулся к Марине.

Она отступила, не давая захватить себя.

Брови Димы взлетели.

– Марина?

Марина посмотрела на Диму, человека которого любила, перевела взгляд на отца. Она не знала что делать.

Что ей делать?

Тут они услышала вой сирен. Он стремительно приближался. В сгустившихся сумерках замерцали проблесковые маячки.

Мортис разом вернул свой облик, обернулся, ища глазами тех, кто остался. Роза, держась за колонну, поднималась с пола, Агата лежала то ли без сознания, то ли мертвая у подножья пьедестала. Под ней по мраморному полу растекалась алая кровь. Где-то виднелась макушка Ирима, всех остальных не было видно.

Филипп поверг последнего из агентов, вскинулся, тоже услышав сирену, и обернулся на отца.

Они проиграли эту битву, но не войну.

Мортис пристально посмотрел на Филиппа и кивнул. Рот Фила приоткрылся.

– Нет, – прошептал он. А Мортис лишь хмыкнул, покачал головой и словно, наконец, сбросив с себя груз проблем, улыбнулся своей кривой улыбкой.

Филипп, сплюнув кровь, бросил взгляд на Розу, на Алессию, которая оторвала взгляд от экрана телефона и посмотрела на него. Она сорвалась с места и подбежала к нему.