— Знаешь, чего я хочу? Свалить отсюда поскорее и никогда не возвращаться. Ты прости, но я надеюсь, что ты не станешь затягивать наш медовый месяц в этом месте. На какое число будем брать билеты на самолёт?

Я повернула голову к равнине внизу, ещё раз окинув взором плохо различимые в зарослях не вырубленного сушняка и зеленеющего молодняка воды речушек, низкие крыши бревенчатых изб, тёмные пятна луж. 

— Никогда не думала, что скажу это здесь, но… Я тоже хочу свалить отсюда, и никогда не возвращаться.

Я смотрела и смотрела на родное Петухово, и не понимала, как раньше была в нём счастлива? Как мне теперь быть здесь счастливой? Марь, гать, увядание людской жизни, молодости, отсутствие перспектив и надежд. Я тут погибну. Как я не погибла тут за двадцать два года? Я почти уверена, что мои мысли можно назвать мыслями зажравшейся тёлки или не любящей своей родины дуры, но… серьёзно, после особняка в Сингапуре, все весело пошмякают по местному навозу и захлопают в ладони, благословляя возвращение? Только я, тварь такая, которая этого не делает? Чтобы ликовать от обретения подобного дома, нужно быть святой. А я не святая, давно не святая. Я хочу забрать свою семью отсюда и увезти далеко-далеко, в комфорт, в цивилизацию, в человеческие условия, я не хочу, чтобы Настя ходила в уличный сортир, в галошах, я хочу показать ей мир, чистые квартиры и номера-люкс, с горничными, с джакузи. Я хочу увидеть побелевшие и ставшие мягкими материнские руки, я хочу дать Ване будущее, иначе кем он станет? Трактористом? За спиной заквохтали куры во дворе, и я поёжилась. Сынри озвучил весь ужас окружающего, но он был прав в том, что тут можно было сделать много чего, но никто не хотел. Людей не было, все мыслили, как только что я — бежать, умчаться отсюда, улететь, сменить место жительства! Но единственный способ для меня это всё сделать вместе с семьёй — это остаться с Сынри, за его деньги построить всем будущее, остаться его женой только ради благополучия братьев и сестёр, и родителей. Заслужил ли он это?

В горле образовался спазм. Для своей выгоды я не хочу его обманывать, а для выгоды близких? Терпеть это замужество ради богатства? Чтобы тётя Надя в избытке ела морепродукты? Господи, я же знаю отца, он никогда и никуда отсюда не уедет, а мать его не бросит, а их и Ваня. Дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку, всё как в той сказке. Какой-то замкнутый круг. Я и оставить их не могу, и остаться не могу, и с Сынри быть не могу. Папа зря предложил ждать знак, никакого знака не будет, надо рубить, пока есть силы! Я поднялась и встала напротив Сынри. 

— Уезжай, пожалуйста, когда захочешь, хоть первым рейсом. 

— Что? — не понял он. 

— Уезжай, Сынри, пожалуйста, когда хочешь. Я останусь здесь. 

— В смысле? — Он встал, сунув руки в карманы. — Ты что, правда хочешь, чтобы я нашёл инвесторов, и мы бы тут устраивались? 

— Ты не понял, — сжала я кулаки. Не отступать, не передумывать! Не использовать его, он так много сделал для меня, а я — я обязана жить своей жизнью, каким-то чудом я вернулась туда, куда хотела, о чём молилась, откуда начала свой путь. Какое я имею право теперь всё переиначивать? — Я не буду с тобой, Сынри. Я… я остаюсь здесь, а ты… ты возвращаешься к себе… в Сеул, или Сингапур — куда предпочитаешь. 

— Ты что, рехнулась? — нервно хмыкнул он, шаркнув ногой, но к каблуку прилип комок земли с соломинкой, и он брезгливо оттёр его о ножку лавочки. — Мы только что выяснили, что в вашем сраном Петухово нет жизни, какого чёрта ты тут ловить собралась? 

— Я ничего не собираюсь ловить, я просто останусь с семьёй, и буду помогать ей. 

— А я должен уехать? 

— Было бы глупо оставаться, когда ничего не держит. 

— А ты? 

— И я не держу.

 — Что это всё значит? «Спасибо за доставку, проваливай»? Так? — начал злиться он. 

— Сынри, пожалуйста, не воспринимай всё так, я не хочу тебя обидеть, и… прости меня, я очень, очень тебе благодарна, правда, ты… Я всей родне сказала, что именно ты меня спас и, если так подумать, наверное, так и есть, но… Я не люблю тебя. И ты меня не любишь. Мы не должны жить вместе, потому что твои деньги облегчают мне жизнь, а тебе хочется со мной трахаться, — я поймала его осуждающий взгляд, — прости — спать, больше, чем с другими.

Он задёргал желваками, и, стоило отметить, именно этот его серьёзный и деловой вид был самым привлекательным и удачным в нём, даже сексуальным, я бы сказала. И глядя на то, как он прикидывает весь расклад, я ловила себя на внутреннем страхе отпустить его и остаться без него. Этому страху многое способствовало: привычка, привязанность, благодарность. И то, что он по-прежнему был мне роднее многих, он был из «того» мира, который был мне дорог, связь с которым не хотелось терять. В Петухово он был настоящим единственным цивилизованным человеком. По меркам Сингапура, естественно. 

— Мы уедем отсюда вместе, — процедил он в итоге.