И назидательно покачал пальцем.
Потом ловко вывел итоговую цифру, которая даже издалека показалась мне немалой, подписался и поставил докторскую печать. Для этого он извлёк шкатулку с штемпельной подушечкой, отвинтил крышечку с круглой печати, сделал дело, а после довольно крякнул.
Если бы не внезапная головная боль, я бы высказала ему всё, что о нём думаю. Нет, правда, я не знаю, куда подевалось моё благоразумие, но почему-то стало очень обидно, что он вот так обманывает Олега Степановича.
Застонала от бессилия.
От того, что голова так предательски кружится, что ноги не спешат слушаться.
— Всего хорошего, дамы, мне пора, — словно сквозь вату раздался голос доктора. — И покормите её уже, это из-за лекарств у неё.
Врёт. Нет, лекарства действительно требуют хорошего питания, это я знала, но именно сейчас дело было не только в этом. Похоже, та янтарная жидкость мне действительно была нужна, но дали её обычной горничной только на бумаге.
Негодяй!
Обязательно расскажу обо всём Олегу Степановичу!
— Глашка, подь сюды! — гаркнула над ухом экономка. У меня аж в ушах зазвенело. — Поддержи болезную, отведи на кухню да накорми как следовает.
Её просторечный говор, который до этого она умело прятала, царапнул мой слух. Он был тут неуместен, в столичном доме, разве что за городом, в имении…
Додумать мне не дали, богатырского сложения Глашка подняла меня с дивана, обхватила своей большой рукой за талию и с энергией дикого кабана потащила из кабинета, а потом и вовсе вниз по лестнице.
С каждой ступенькой мне становилось всё хуже. Это что за доктор такой, если бросил пациента в предобморочном состоянии? Да еще и счёт бешенный выписал.
Кое-как мы добрались до кухни, где меня усадили на стул, поставили перед носом кружку с молоком, отрезали ломоть хлеба. Голова никак не желала приходить в норму, а вкусные ароматы кухни дразнили мой пустой желудок, заставляя его урчать ещё сильнее, чем до этого.
— Это что ещё за самоуправство? — раздался грозный мужской голос. — Кого сюда привели без моего на то разрешения?
— Не гневись, дядя Михай, новой горничной сплохело после лекарских настоек, — ответила та самая Глашка, которая по силе могла успешно сравниться с ломовой лошадью.
— Ох уж эти докторишки, — проворчал уже не такой грозный голос. — Кого хочешь, в гроб загонят. Ладно, пусть сидит тут, поест. Да только не хлеба – он сейчас в неё не влезет, супа налей да пожиже.
Я чуть не расплакалась от благодарности. Еле сдержала слёзы, а уж когда в мои дрожащие руки сунули ложку, а носа коснулся аромат мясного бульона, растроганно вздохнула.
— Покорми её, что ли, а то сейчас со стула свалится, — снова пророкотал голос, а до меня дошло, что он здесь главный повар, раз командует на кухне. — Но долго не возись, надо ещё кренделей с яблоками навертеть для сорванцов, только Грымзе не говори.
— Конечно, не скажу, — отозвалась большая, но, как выяснилось, сердобольная Глаша, забрала из моих дрожащих пальцев ложку, зачерпнула суп и поднесла к моему рту. — Совсем ребят замордовала: учит-дрючит, запрещает сладкое, а у самой под матрацем кулёк конфет! Я сама не видела, мне в её комнату ходу нет, но Малашка сказывала, перед тем как к жениху своему уехать.