Он все очень правильно говорит. Он прекрасно держится: у него, по-видимому, хорошие спичрайтеры и визажисты. И все равно я не могу отделаться от ощущения, что все это лишь спектакль – тот же маловысокохудожественный трэш, который нам только что гнали в качестве развлечения.

Просто у президента – другая роль.

Он вносит в российский ситком ноту властной серьезности.

Бой кремлевских курантов это подчеркивает.

Двенадцать звонких ударов настраивают на торжественный лад.

Мы стоя чокаемся шампанским, вздымающим пенистый ободок – на секунду мне начинает казаться, что этот год будет для нас действительно новым.

И все-таки я, наверное, сглазил. Хотя кто знает, каким внутренним правилам подчиняется жизнь. Она ведь нам свои законы не объявляет. Однако сразу после Нового года на Алю снова начинают падать столбы.

Сначала у них во всем доме отключается свет. Выясняется, что в соседнем дворе, где после неожиданной оттепели осела под асфальтом земля, порвало ответвление кабеля, ведущего к их распределительному щиту. Случай для старого города вполне заурядный. Но из-за того, что приходится он на время рождественских праздников, на период, когда большинство россиян пребывают в священном для них состоянии «драбадан», ремонт кабеля занимает целых три дня.

Три дня Аля существует без электричества. В парадную она входит с фонариком, ныряя, громко вздохнув для храбрости, в ошеломляющую черноту, в ванной зажигает свечу, которая, разумеется, опрокидывается и гаснет в самый неподходящий момент, на кухне у нее тоже свеча, прикрытая самодельным жестяным колпаком, чтобы не закоптить потолок, и с такой же свечой Аля вынуждена сидеть в комнате – колеблющиеся неверные тени подчеркивают, что вокруг – необозримая тьма.

– Главное, ничего делать нельзя. Ладно – у меня ноутбук, работать как-то могу, но ни по хозяйству никак, ни книги читать, ни писать от руки… Не понимаю, как это делали в старину…

Вот именно так и делали.

Я замечаю, что наша индустриальная цивилизация – это вообще очень хрупкая вещь: мегаполис, такой, например, как Санкт-Петербург, протянет без электричества не более двух недель. Потом – все, конец, не будешь же таскать воду ведрами на десятый этаж. А когда года два или три назад в одном из районов Лондона тоже почему-то вырубилась подстанция, то начался маленький апокалипсис: люди застревали в лифтах, в автомобильных пробках, в поездах метро – их выводили оттуда специальные спасательные бригады.

Алю это как-то не утешает.

– Меня никто выводить не будет, – отвечает она. – Придется выбираться самой. Вообще – не надо мне триллеры пересказывать…

Холодильник у нее, естественно, не работает. Плита – точно так же, поскольку она не газовая, а электрическая. Питается эти три дня Аля в ближайших кафе, а на ужин берет себе булочку, сыр, бутылку минеральной воды. Большую часть дня она старается проводить в офисе.

– Но возвращаться потом в темный дом – тоже, знаешь…

Я не рассказываю ей, чтобы не запугать, как в прошлом году в Стокгольме, где в самом центре произошел аналогичный технический сбой, уже к ночи начались массовые грабежи. Полиции удалось их остановить с большим трудом. Я лишь предлагаю, пока свет не наладят, ночевать у нее.

– Буду встречать тебя, скажем, часов в десять у офиса, кормить, прогуливать и отвозить домой.

– Ну, конечно, конечно!.. – кричит Аля в телефонную трубку.

К счастью, именно в этот день свет дают.