– Отлично, – прошептал Лисанский чуть громче. – Иди-ка сюда, – он извлек из сундука толстую рыхлую папку с бумагами и шариковую ручку. Вытащил несколько листков, закрыл сундук, выложил бумаги на низенький столик, подвинул свечу ближе, опустился на корточки и принялся что-то усердно выцарапывать на бумаге.

Дэн наблюдал не моргая. Подозрения сменились недоумением, недоумение – разочарованием и усталым раздражением. Что это еще были за выкрутасы? Лисанскому не хватило места в гостиной? В собственной спальне? В целом доме? Зачем он ждал глубокой ночи, чтобы вылезти из своей конуры и подняться в эту захламленную, пыльную, грязную паучью обитель? Что прятал в сундуке? Кому писал письмо – а в том, что Лисанский писал именно письмо, Дэн не сомневался. Согнувшись в три погибели у двери, не сводя настороженных глаз с Лиса, он мгновенно насочинял с десяток сценариев, и каждый из них, каждая мысль, вспыхивающая в воспаленном мозгу, подливали масла в огонь разгоравшейся в груди ярости.

Магистр был прав – Лисанский писал матери!

Или нет, он обращался к друзьям отца: просил их вытащить его из заключения, прислать печать на выход (а возможно ли такое – передать печать не из рук в руки, а, к примеру, на бумаге?).

С кем еще он мог связаться? Интернатские приятели, помогавшие ему проводить ритуал пробуждения водного демона, были вне досягаемости: один умер, другой сошел с ума, третий за причастность к убийству Руты угодил в катакомбы. Из остальных вряд ли кто стал бы отвечать на письма арестованного. Разве что подружка… Была ли у Лисанского подружка? Черт его знает.

Дэн медлил, не зная, на что решиться, и в памяти одно за другим стали всплывать события из прошлого. Старательно подавляемая ненависть судорогой скрутила ноющие от жажды движения мышцы.

Он терпел слишком долго. Запирался у себя, не выходил часами до тех пор, пока голод или насущные потребности не выгоняли его в гостиную или ванную комнату. Против воли прислушивался к шорохам, движениям, скрипу половиц и монотонному звучанию голоса Мефисто. Упражнялся в магии сутки напролет, чтобы на сей раз победа осталась за ним, чтобы наконец взглянуть в глаза подыхающему врагу и насладиться его агонией.

Им было слишком тесно в одном доме.

В довершение ко всему незаконченное восхождение, лишенное сдерживающего начала в виде браслетов, разошлось не на шутку: всплески магии будили по ночам и не давали расслабиться, и казалось, будто сила окутывает, обтягивает плотным коконом, жаля, кусая, жестоко заигрывая и откровенно издеваясь. От нее не было спасения, и терпение подходило к концу.

Вот и сейчас эта злая, хищная первородная магия была рядом, пронизывала тело и пропитывала воспаленное сознание, щекотала напряженные мышцы и дразнила близостью разрядки: ну же, протяни руку, сделай шаг.

И Дэн поддался ей. Толкнув хлипкую дверцу, вошел на чердак и остановился.

Лисанский, кажется, заметил чужое присутствие даже раньше, чем дверь распахнулась. Он был уже на ногах – стоял, прислонившись коленом к краю своего убогого, опасно качающегося столика.

– Тебе чего? – вызывающе спросил Лис, настороженно глядя на вошедшего.

– Не спится, – вытолкнул Дэн сквозь зубы. – Поговорить хочу.

– А днем нельзя было? – не похоже, чтобы Лис сильно нервничал.

– Днем я еще не знал, о чем говорить.

– А теперь знаешь? Просветление снизошло?

– Чем ты здесь занимаешься? – спросил Дэн.

– Не твое дело, – Лисанский заслонил собой столик.

– Письма пишешь?