Через разрезы спереди и сзади просматривалась нижняя камиза – рубаха яркой расцветки, с узкими рукавами-воронками. А вот прическа у доктора была куда как проста – «под горшок». Густые чёрные волосы, едва тронутые сединой, были обрезаны до мочек ушей, спереди – чёлка.
– Я – врач, – сказал он внушительно. – Зовут меня Лоренцо Корнаро.
– Олегарий, сын Романа, – представился Сухов, – императорский магистр.
Мохнатые брови доктора встали «домиками».
– Моё почтение, магистр, – прогудел он небрежно, приподнимая простыню. – Ну-ка…
Осматривая пациента, Корнаро благожелательно кивал.
– Хорошо… – бормотал он. – Хорошо… Просто отлично… Затянулись просто на диво… Очень хорошо…
– Почесать можно? – поинтересовался Олег.
– Чешется? – ответил вопросом доктор.
– Ага…
– Очень хорошо! Значит, заживает. Так, сейчас синьору магистру принесут крепкого рыбного отвару, и Эмилия его покормит. Эмилия!
Девушка прибежала, притащила тяжёлый табурет. Еще раз сбегала и вернулась с горячим горшком, до половины полным наваристой ухи. Присела на кровать и стала кормить «Олего» с ложечки.
Три дня спустя Сухов начал вставать. Раз за разом это у него получалось всё лучше и лучше – уже не кружилась голова, и мир не шатался вокруг, а ноги не дрожали, удерживая ослабевшее тело.
За окном и впрямь рябила вода Большого Канала, изгибистого и неширокого. На той стороне зеленели виноградники и сады, стелились пастбища с бродившими коровами. Увязнув в топком бережку по щиколотку, выстаивал с удочкой мальчишка-рыбак.
Каменные «дворцы» представляли собою обычные для ромейской столицы дома в два этажа, крытые черепицей. Их редкий строй перемежался бревенчатыми срубами под кровлями из почерневшей соломы.
Дома лепились плотно, стенка к стенке. С первых этажей несло запахами – аппетитными и не очень – там по обычаю располагались кухни с кладовками. А жили венецианцы на вторых этажах. Частенько дома открывались на Большой Канал балконами и крытыми галереями, оплетёнными вьюном. Оттуда, облокотившись на резные перила, выглядывали юные простоволосые синьориты, весело переговариваясь с молодыми людьми, проплывавшими мимо на гондолах – подходящей замене лошадям в городе на воде. Замужним дамам показываться на людях с распущенными волосами было неприлично, они прятали головы под круглыми платками с отверстиями для лица. Платки покрывали целиком голову и плечи, а концы их частенько были засунуты в вырез котты – верхней туники-безрукавки. Та благословенная пора, когда можно было завлекать парней, для замужних дам прошла, поэтому зрелые женщины частенько утоляли сердечную жажду, перебирая струны мандоры или георбы,[43] – их сладкие и томные звуки расплывались над водами и стогнами града.
Шлепая по полу босыми ногами и слегка прихрамывая, Олег приблизился к окну. Уцепившись рукою за колонку, выглянул наружу – его привлекли громкие голоса.
Внизу, у широких и крепких ворот, швартовалась барка-плоскодонка, груженная бочками и амфорами, мешками и горшками, – на дом к синьору Ипато подвезли свежие припасы.
– Синьор Олего… – заговорила вошедшая Эмилия и осеклась, приметив, что магистр-то голый.
Сухов, не особо стесняясь, прошлёпал обратно в постель. Девушка мило улыбнулась, становясь по-настоящему хорошенькой, – к щекам ее прилила кровь, выступая румянцем, а глаза разгорелись тёмными огоньками.