Несмотря на акклиматизацию, подсолнухи вовремя зацвели, и уже в августе у них стали созревать семечки. Лена и Дима снова ими заинтересовались и ждали урожая. Тем временем подсолнухи начали осаждать птицы. Однажды бабушка-садовница покормила их социальным хлебом, который выдавался ей как ветерану войны, и птицы передохли в тот же день. Но прилетали другие. Тогда бабушка надела на головы подсолнухов чулки, чтобы птицы не клевали их в лица, утыканные молодыми семечками. Прошла ещё неделя, и подсолнухи захотели лучшей жизни, потому что не могли больше торчать у подъезда в душных китайских чулках на головах.

Передвигались они по ночам, чтобы их никто не видел, а днём прятались от птиц в укромных зелёных местах у водоёмов. Они увидели много нового: железную дорогу, яблоню в яблоках, граффити на заборе психоневрологического диспансера, кота на поводке, уток в церковном пруду и девушку на жёлтом велосипеде.

Они мирно путешествовали, пока не случилось несчастье. Ночной прохожий заметил их и решил подарить подружке, к которой направлялся с тортиком. Всё ещё считалось неуместным дарить на свидании два цветка: тут уж либо один, либо три. Он снял с голов обоих подсолнухов чулки, оценивающе оглядел их и взял старшего.

Так младший подсолнух остался один.

Ему хотелось спрятать куда-то свою большую красивую голову, чтобы никто её не заметил и не забрал его с собой, но это было невозможно, и он отправился дальше, обдумывая большой рыжей головой концепцию свободы. Он может идти куда хочет – это похоже на свободу. Но свободен ли он в своих решениях? Ведь он может передвигаться только ночью, а днём находиться только где-то у воды, иначе умрёт. Если бы его спросили, как он хочет путешествовать, то он бы ответил: с братом. Но брата отняло общество, стереотипы которого заставили человека думать, что на свидания нужно приходить с нечётным количеством цветов. Получается, он свободен, но с каждым актом посягательства со стороны недоброжелателя часть его свободы растворяется в пугающей черноте. Другой вопрос – нужна ли ему свобода? Для чего она? Разве не свобода размышлять делает существо, будь то человек или подсолнух, несчастным? Может, он был бы более счастлив в теплице? Что хорошего могла бы принести ему неограниченная свобода? Да и возможно ли такое – мир, в котором не может произойти ничего, что помешает твоим солнечным планам?

Но потом младший подсолнух подумал, что свобода всё-таки лучше несвободы, это все знают. Он вспомнил, как в «Фейсбуке» писали: «Если хотите быть свободными – заберите свою свободу у тех, кто отнимает её у вас. Выходите на улицы, не молчите, и будете услышаны». Ночью он прочитал во фрондёрской газете, которая выпала из мусорного бака, расписание митингов и выбрал тот, что был ему по душе: шествие против уничтожения пенсионеров. Подсолнух помнил старушку-садовницу, которая заботилась о нём с братом. Правда, иногда от неё шел мучительный запах жареного подсолнечного масла, но что тут поделаешь? Если бы у неё было получше с финансами, то покупала бы оливковое.

До Москвы было уже листком подать.

Митинг был запланирован на следующее утро, подсолнух волновался и поэтому не заметил, как его лепестки превратились в рыжие лохмы, сердцевина – в загорелое лицо, а стебель – в зелёный пиджак. Он всё думал: может быть, брат увидит его по телевизору и найдёт? Нужно обязательно попасть на экран! Он надел на голову припасённый чулок, как бабуля учила, и стал мысленно готовиться ко всему плохому, что могло произойти.

Когда время настало, он решительно влился в толпу. Вдруг стало очень тесно, со всех сторон на него давили люди, с непривычки было трудно дышать, и он упал бы в обморок, но тут к нему протиснулась журналистка с оператором и сунула под нос микрофон: «Вам плохо? Почему вы пришли сюда сегодня? Зачем на голове чулок?» Рыжий уверенно ответил: «Власть должна прислушаться к подсолнухам! Мы не хотим вести растительную жизнь! Я обращаюсь к вам: перестаньте травить старух социальным хлебом, на них здесь всё держится! Заметьте, я говорю это как подсолнух, которого клюют в лицо и который заинтересован в том, что птицы должны есть социальный хлеб и дохнуть от него, но от него не должны дохнуть пенсионеры».

Все правительственные каналы использовали его заявление, чтобы дискредитировать митинг. Ведущий новостей, обычно профессионально нейтральный, в своём комментарии иронично заметил, что на стороне оппозиции, конечно, тоже встречаются здравомыслящие ораторы, но не в этот раз. Но Рыжий этого не видел. Он дремал у фонтана на той площади, где проходило шествие. Его растолкали хмурые мужики в чёрной гвардейской форме и запихнули в автозак.

Спустя месяц он сидел в тюремном вагоне поезда вместе с другими – теми, кто возражал против новой войны с братским народом, выступал за внедрение системы децентрализованного государственного управления или держал деньги в иностранной валюте. Урожайный выдался сезон митингов. Но посадили их не за высказывания, ведь в конституции ещё значилось за человеком право на свободу слова, а за безработность: всех официально неустроенных, попадавших в поле зрения спецорганов, отправляли в трудовые лагеря отдавать долг Родине. Всех, кто на заре принятия этого закона вспоминал репрессии тридцать седьмого года, тоже отправили трудиться – ведь сразу после таких разговоров они теряли работу и подпадали под высылку.

Ехали на север. В камерах пили чифирь, готовясь к зоновским порядкам, о которых читали в самиздате, и рассказывали байки про свою антигосударственную деятельность. Некоторые истории напоминали американские шпионские фильмы, а у кого-то рассказ скатывался в политическую демагогию, от которой укачивает. Мимо проносилась тайга, бесконечные болота, чахлые ели.

Спустя неделю приехали на место. Лагерь походил на город-резервацию. Казармы, мастерские, завод, столовая, спортзал. Дни медленно тянулись друг за другом, в точности как тяжёлые громыхающие вагоны с углём по железной дороге. Однажды на лесопилке младший подсолнух увидел похожего на него лохматого рыжего парня с помятым лицом и давно небритой чёрной щетиной. Братья узнали друг друга и с тех пор не разлучались. Вместе веселее.

Первый по-настоящему холодный день застал братьев в рабочей зоне. Тучи висели низко, воздух был влажным и холодным. Вдалеке по железной дороге на гребне горы ползла чёрная ниточка товарного состава. Они вышли на улицу, сели на бревно покурить и наконец с облегчением почувствовали, что бороться больше не надо: их тела обмякли, головы склонились, разум затуманился, и они снова превратились в растения, не обременённые мучительным осознанием себя. Мимо проходил какой-то зэк, увидел лежавшие возле бревна подсолнечные головы, набитые крупными серыми семечками, поднял их и пошёл к бараку своего отряда. По пути с подсолнухов сыпались семена. Они упали в почву тундры, в вечную мерзлоту и взойдут только тогда, когда настанет следующая вселенская оттепель.