— Я это понял, Добролюб. Пока я жив, за спину не оглядывайся — помни, я там.

— Я помню.

Костерок прогорел, каша поспела. Виктор снял пробу. Вполне. Не сравнить с той, что готовит Беляна, но довольно вкусно. Хотя, разумеется, не для гурмана и ценителя кулинарного искусства. Виктор таковым и не был. Вот уже почти год он живет по принципу «есть не вкусно, а сытно», чтобы иметь силы. Но и при такой жизни тем не менее получалось прилично. Съев свою долю, он поднялся на урез оврага, чтобы подменить своего напарника.

— А я тут уж слюной изошел. Вот хоть и говоришь ты, что каша должна быть только сытной, но с тобой, атаман, сплошное удовольствие из одного котелка хлебать, готовишь на диво вкусно.

— Хм. Тогда ты еще не пробовал по-настоящему вкусной кухни. Ничего, мы это поправим, обещаю. Вот вернемся из рейда, отведу вас в трактир, где так готовят, что пальчики оближешь.

— Обещаешь?

— Обещаю. А то в лесу, чай, уж совсем одичали, а фряжская готовка — только одно название. — Ну да, они, бывало, останавливались на постоялых дворах во Фрязии. На пару деньков, чтобы перевести дух.

Этот паренек, прямой и открытый, нравился Виктору. Состоявшийся разговор был довольно типичным. Котом парнишку прозвали некогда за безмерную любовь к кошкам. И хотя с той поры он и вырасти успел, и с этими хитрюгами ласковыми больше подолгу не тетешкается, а имечко прикипело, не отдерешь.

В ватагу он попал, будучи беглым из соседней Лаконии. Хотел поначалу податься на Длань, да не дошел: раньше попались разбойнички. Их образ, как и воспоминания о вольных дланьцах, некоем подобии земных казачков, в народе всегда были овеяны романтическим ореолом. Похоже, на Длани повадками от простых разбойников отличались мало, разве только было их побольше, да и дисциплина какая-никакая присутствовала.

Когда Виктор вернулся к прогоревшему костерку, один из ватажников проснулся. Вот чего не отнять, того не отнять! Кочевая жизнь, полная опасностей, приучила людей спать вполглаза, вполуха. И при этом они умудрялись отдохнуть. И не надобны им никакие часы: если нужно через два часа встать — можно не сомневаться, с ефрейторским зазором плюс-минус пять минут непременно проснутся.

— Зван, — а это был именно тот, кто проявил непокорство на дороге. Он должен был стоять вторую смену вместе с Гораздом.

— Да.

— Что это было? На дороге?

— Атаман, ты ведь видел ту девку.

— Ты добрый боец, но больше судьбу не искушай.

— Может, все же отпустишь, атаман?

— Ты и другие — пробудете со мной пять лет, как и было уговорено, только после этого можете катиться на все четыре стороны. И не днем раньше. Если сам не вынудишь, как давеча. Так что у тебя еще четыре года с лишком.

— Понял, — тяжко вздохнул Зван.

Вот и Горазд. Значит, можно вздремнуть, хотя выспаться не получится. Дело вовсе не в том, что они в походе. Вернее, не только в этом. Виктор до сих пор все еще не доверял своим людям. Да, они выполняли его команды, да, ватага уже провела несколько весьма удачных нападений. Но доверия между ее членами и атаманом как не было, так и нет. Все держится на одном страхе. «Впрочем, может быть, и нет», — подумалось Виктору, когда он вспомнил Кота. Этот смотрел на него без страха в глазах, даже с каким-то уважением, а может, и обожанием.

Зиму и начало весны Виктор и Горазд провели в разбойничьем стане, постоянно гоняя лихих в изнурительных тренировках. Заниматься приходилось многим: от хождения на лыжах и подтягивания до стрельбы и рукопашного боя. Люди роптали, но терпели. В самом начале новый атаман заявил, что становится над ватагой на пять лет. По истечении этого срока они могут проваливать на все четыре стороны, вместе с багажом знаний и теми навыками, которые получат. Но до той поры он для них и великий князь, и Бог. А выйти из договора они могут только вперед ногами. Были, правда, и такие. Из оставшихся одиннадцати еще трое отдали Богу душу в назидание остальным.