Глава 1

Осколки былого

Хотя уже началась осень, солнце все еще припекает по-летнему. Уже скоро зарядят дожди. Погожие дни еще будут, куда же без бабьего лета? Никуда, как и без них самих. Вот так вот смотришь на лазурное небо, потом бросишь взгляд окрест — и жить хорошо, и жизнь хороша. Сердце само начинает подпевать полевой птахе. Вторят ей и кузнечики. А вокруг — чистый воздух, вдыхать его — одно удовольствие. Вроде и не весна, а запахи стоят такие, что просто закачаешься. На Земле не так много уголков, где вот так вот все, как при сотворении мира, в первозданной красе. А тут — сколько угодно. Вот доносится запах ели, до опушки едва ли сотня шагов. А вот — пьянящий аромат нескошенного разнотравья и осенних цветов, над которыми все еще кружат дикие пчелы: стараются в эти последние погожие деньки увеличить зимние запасы; больших сборов уже нет, но эти трудяги рады и тому, что есть. Пахнет короставником, тысячелистником, коровяком, льнянкой, припозднившимися ромашкой, зверобоем, чистотелом… Сгоревшим порохом?..

— Иланкодж, ка джус зиурети[1].

Что там хрипит этот боец, Виктору не понять. Все же нужно озаботиться изучением языка, а то резать гульдов — дело, конечно, доброе, да вот только обидно будет, что столько крови слито в землю, а все не та. Глядя на лежащего перед ним солдата, он обдумывал вопрос о его пленении. Пленник нужен был для постижения вражьей речи. Рана в плечо, похоже, серьезная. Если прилетает кусок свинца весом в сорок с лишним граммов, даже если он на излете, это здоровья не прибавит. Конечно, на ноги поставить можно. Вот только бесполезно это. Смысл слов Виктор не разобрал, но весь вид этого солдата, серьезно раненного и потерявшего изрядное количество крови, говорил о том, что тот раньше издохнет, чем покорится злодейке судьбе. Ну раз так, значит, так. Совершенно спокойно, не произнеся ни единого слова, он просто и без затей рассек гульду горло, после чего обтер клинок о его мундир.

Что ж, день прошел удачно. Вот еще двоих можно записать себе в актив. Жаль, не драгуны — к тем у него особый счет, — а простые солдаты, с них много не возьмешь. Но и то хлеб. Сказал бы кто, что эти двое делают здесь, — уж больно далеко от основного лагеря. Может, разведчики? Вполне вероятно. Во всяком случае, двигались они вполне грамотно, а убитый — по повадкам так и вовсе далеко не первогодок, с охотой знаком не понаслышке. Только не помогло ему это. Виктор Волков оказался и поудачливее, и половчее, раз теперь он стоит над трупами врагов, а не наоборот. Они могли оказаться и дезертирами, да только сомнительно это: и Гульдия, и Фрязия располагаются в другой стороне, а в славенских землях гульду будут не особо рады. Тем паче сейчас, пока замирение не вышло. Впрочем, недолго осталось. Король Карл уже отправил посольство, а Миролюб — он потому и Миролюб, что при первой же возможности мир заключит.

Едва Волков подумал о мире, как внутри все заклокотало. Вот так вот, повоевали! Покрошили людишек — и скоренько на мировую. А что делать, коли планы по ветру развеялись! И главное, кто их развеял? Сам же Виктор и постарался — диверсант хренов, просили тебя…

Кампания гульдами задумывалась для захвата крепости Обрежной, с прилегающими землями и единственным мостом через большую реку Турань. Это позволило бы им оседлать большой торговый тракт. К тому они стремились уже давно. И все же их упорно не пускали в «акционерное общество закрытого типа». Как говорится, поезд ушел и нечего нарушать сложившееся статус-кво. Но гульды упорно не желали принимать данный расклад.

Все складывалось самым наилучшим образом. Напасть удалось внезапно, что было скорее правилом, чем исключением. Редко кто теперь заботится о соблюдении правил чести. К чему давать противнику время, чтобы подготовить встречу? А уж если противник — славены, так тем более… Без лишних трудов удалось осадить крепость, подтянуть осадную артиллерию, которая за несколько дней сумела пробить брешь в стене. Тут и произошло непонятное гульдам, чудовищное событие. А чего, собственно, еще ждать от этих вероломных брячиславцев? Им каким-то образом удалось прокрасться в лагерь гульдовских маркитантов и отравить пиво. Поступок бесчестный. И в результате немалая часть осаждающих полегла в одночасье. После этого не прошло и суток, как осажденным удалось прокрасться в лагерь и взорвать пороховой погреб, сумев взрывом отвлечь внимание. Пока в лагере противника царила паника, славенский воевода Градимир повел осажденных на вылазку. Те сумели вывести из строя или утянуть в крепость все вражеские пушки.

Подрыв погреба и последующую вылазку брячиславцы признали, а вот от причастности к отравлению всячески отнекивались. Кто бы сомневался. Вот только никто не верил, что пиво у Петера оказалось отравленным по случайности. Да и глупо было бы. Но прямых доказательств против славен тоже не имелось. С другой стороны, даже если бы имелись таковые, что с того? Здесь о Женевских конвенциях и слыхом не слыхивали. Разве только могли попенять, мол, не по чести это, и высказать всеобщее западническое «фи». Да и Бог с ними.

Виктору нравилось его нынешнее житье. Вернее, нравилось до той поры, пока его маленький тихий мирок не порушили гульды. Да, этот мир куда честнее, чем тот, который Виктор оставил. Не по своей воле ушел из той, другой жизни. И все-таки даже сейчас, когда в груди зияла огромная рана нескончаемой душевной боли, он продолжал любить место, куда его занесло по непонятной прихоти Господа. А кому еще такое подвластно?

Он был рожден на Земле. Там Виктор не успел достигнуть никаких особых высот, хотя глупым никогда не был. Когда срок службы в армии подошел к концу, парню предлагали остаться, проча военную карьеру. Он отказался. Но в один отнюдь не прекрасный день попал в автомобильную катастрофу. По всему выходило, что он должен был умереть. Вопреки логике этого не произошло. Почему? На этот вопрос он и сам не знал ответа. Последнее, что он помнил из своего прошлого, — это звук удара автомобилей, сминаемое железо, острая боль в левой части тела и четкое осознание: случилось что-то непоправимое. Очнулся в лесу. Обнаружил, что находится не в своем теле. Это тело душа покинула, когда человека ударило стволом рухнувшего дерева, а его, Виктора, заняла освободившееся место. Как-то так.

И вот, в неизвестном мире, который по уровню развития напоминал ему конец XVII века, Виктор вполне комфортно устроился в теле бывшего скомороха по имени Добролюб. Тот пробавлялся выступлениями на потеху доброму люду. Однако Волкову не блажило всю жизнь выступать на рыночных площадях, жить без кола и двора, прожигая молодые годы. Он всегда помнил народную мудрость: молодость — это всего лишь средство, чтобы обеспечить себе старость.

Так уж сложилось, что с самого начала ему пришлось убивать. Убивать много и не по своей воле. И он вынужден был так поступать, защищая себя. Спасибо Добролюбу, что он так здорово умел метать ножи. Эта вторая жизнь принесла и кое-какие материальные блага, которые могли позволить неплохо устроиться, и большую любовь. Правда, любовь эта не дала счастья. Как-никак Смеяна — боярская дочь. Он и любил ее на расстоянии, скрывая свои чувства от всех.

Разумеется, заняв свою нишу в обществе, Виктор не думал устраивать революцию и перекраивать существующий мир, возомнив себя самым-самым. Он стал скромным владельцем постоялого двора на перекрестке торгового тракта. Вот только заниматься обеспечением быта заезжих путников ему оказалось скучно. Тогда он вспомнил свои прошлые специальности — токаря и слесаря, которые получил еще на Земле. И не мудрствуя лукаво решил построить станки, аналогов которым здесь пока не было. Земные знания многому должны поспособствовать. Он хотел наладить производство нужного здесь инструмента, который помог бы сделать большой скачок в развитии! Тогда и сам Волков мог бы получать огромные дивиденды и устроиться с максимальным комфортом.

Новая жизнь шла своим чередом. Виктор Волков успел и жениться. Пусть не на той, по которой сходил с ума, но семья получилась хорошая. Родилась дочь. К этой малютке он прикипел всем сердцем. Перспективы вырисовывались великолепные. Казалось, здесь, в этой жизни, есть у него неплохое будущее. И все было порушено в одночасье. Гульды… Западное государство смотрело на людей восточных княжеств как на отсталых и грязных дикарей. Гульды прошли огнем и мечом по жизни Добролюба. Сам он сумел тогда свалить троих, потом получил удар палашом, потерял сознание. В память о том дне нес он на своем теле страшные шрамы, его некогда привлекательное лицо стало безобразным. И все же не это так мучило. Острее всего переживал он гибель двухмесячной дочери. Эта рана болела в его душе. И теперь по бескрайним просторам Брячиславии, по ее лесам и степям метался уже не тот прежний Виктор, или Добролюб, а самый настоящий зверь. Уж во всяком случае, если дело касалось гульдов…

— Ура-а-а!