— Вкусная буженина, — сдержанно похвалил он, чтобы сменить пластинку. — Нужно будет на Новый год запечь.

— Кто мясо покупать будет? — поинтересовалась Люся, не пожелавшая погасить свою язвительность. — Знаешь, какие цены перед праздником? Тебе какую пенсию назначили, Гена?

— Пока никакой, — еще более сдержанно ответил он. — Сперва нужно документы собрать и заявление подать.

— Вот и я о том же. Тебя год мурыжить будут: это переделайте, тут дата не та, здесь печать размазана. Так что зубы на полку, Гена. Переходим на мойву.

Большая часть Люсиной зарплаты уходила на ее собственные нужды, она также подбрасывала деньги сыну. За достойный рацион отвечал Геннадий Ильич. Он же оплачивал квартиру, телефон, Интернет и прочие текущие счета. Поэтому реплика жены показалась ему необоснованной и обидной. Тем более что он не собирался сидеть сложа руки.

— Давай не будем, Люся, — проворчал он.

— Почему же не будем? — спросила она, и, заглянув ей в глаза, он запоздало вспомнил, какими несносными становятся женщины, если спиртное ударяет им в голову.

Это был как раз такой случай.

— У меня сегодня юбилей, — напомнил он. — Круглая дата.

— Ты сам круглый, — сказала Люся.

Он смотрел на нее, ожидая, что она улыбнется, придав своим словам шутливый оттенок. Люся этого не сделала.

Геннадий Ильич налил только себе и выпил. Она ничего не сказала и смотрела на него не со злостью, а даже вроде как с жалостью. Как на больного.

— Значится, так? — медленно произнес он. — И что это все значит?

— Я ухожу, — сказала Люся.

— Куда? — опешил Геннадий Ильич. — Ночь же.

— Завтра, — уточнила она. — Когда вещи соберу.

— Какие вещи?

— Свои, — ответила Люся. — На первое время. Остальное позже заберу.

Геннадий Ильич почувствовал, как кровь отливает от лица и от головы. Она, голова, сделалась пустая, как бубен. Он никак не мог взять в толк, о чем толкует жена. Вернее, так: понять-то он понял, а вот признать это был не готов, потому и тупил.

— Что случилось? — спросил он. — Я тебя чем-то обидел?