V.

Нотариус Бруггиль

В тот самый день, когда происходили только что описанные нами события, был вечер у нотариуса Бруггиля.

Нотариус был человек среднего роста с лысиной на лбу и большой, начинавшей уже седеть бородой. Он говорил медленно, как бы приискивая фразы. Вышедший из низшего класса общества, он достиг почетного положения. Его жена была некрасива и зла, но принесла ему хорошее приданое. Пожираемый честолюбием, он унижался перед богатыми, был груб с несчастными и кончил тем, что все значительные люди города были его клиентами.

У него было четверо детей, но если они походили на него в нравственном отношении, то по наружности между ними не было никакого сходства. Мистрисс Бруггиль регулярно ездила на воды в Вест-Пойнт, и злые языки замечали, что в этом городе есть военное училище. Не нашла ли там мистрисс Бруггиль, несмотря на свою непривлекательную наружность, каких-нибудь сострадательных офицеров. Конечно, это была клевета!

Впрочем, мистер Бруггиль имел доброе сердце и не обращал внимания на такие мелочи.

В этот вечер перед нами проходят все главные лица нашего романа.

Между прочими приглашенными, лакей вскоре доложил о сэре Джоне Редж. Это был адвокат, высокий и худой, изящно одетый, с лорнетом в глазу. Он был от природы разговорчив и честолюбив по призванию.

Затем явился Марбен, знаменитый нью-йоркский доктор, потерявший счет больным, которых он уморил. Вместе с ним явился мистер Нильд. Это был человек лет шестидесяти незначительной наружности и такого же ума. Он спекулировал буйволовыми шкурами, торговав прежде человеческими.

Между приглашенными поднялся почтительный шёпот, когда доложили о прибытии дона Педро Лимареса, состоявшего при бразильском посольстве. Это был человек надменного вида, одетый чрезвычайно богато. Грудь его рубашки и пальцы сияли бриллиантами. Он был вдовец и представлял великолепную партию. Матери семейств мечтали о нем, как о лучшем женихе для своих дочерей.

Вслед за доном Лимаресом проскользнул маленький, толстый человечек, с кошачьими манерами с улыбающейся и цветущей физиономией. Он кланялся одним, жал руки другим, говорил слова два третьим и все это делал без шума, говорил шепотом, ходил на кончиках пальцев. Его имя было Брэддок, но обыкновенно его звали антикварием. В самом деле у него была мания разыскивать греческие древности, которыми, справедливо это или нет, он утверждал, что американская почва усеяна. Вследствие этой мании он вечно путешествовал, и его можно было встретить и в окрестностях Нью-Йорка, и в Чарльстоне, и в Кентукки, и в Канаде, на берегах Гудзона, и в Скалистых горах. Он был так жив и подвижен, что казалось, мог быть в одно и тоже время в разных местах.