Яське хотелось слушать и слушать его. И в глаза смотреть.

Черные, точно тьма… а тьма — это друг, в отличие от света, который Яське неприятен. Но боли он и вправду не причиняет.

— Прошу…

И вновь протянутая рука. И собственная Яськина ладонь в ней глядится хрупкой, но опасной… когти эти… а прежде когтей не было. И кожа так бледна… будто у высокородной панночки. А Яслава никак не панночка.

Не высокородная.

Куда подевались мозоли?

И трещинки… и шрамик старый, с горьких детских лет оставшийся…

— Я все объясню, — пообещал Владислав.

И Яська поверила. Она ведь еще там, в храме старом, умираючи, верила. А он взял и обманул. Умереть не позволил… превратил… в упыриху превратил.

— Не надо плакать. — Владислав обнял, прижал к себе крепко-крепко. — Пожалуйста…

— А я разве плачу?

Слез не было. Да и откуда у мертвячки слезам взяться? Только тело вздрагивало часто-часто.

— Плачешь, конечно, плачешь…

— Я теперь… как ты?

— Да.

— И… и обратно не выйдет?

— Не выйдет. — Владислав гладил щеки, нежно так, чуть царапая кожу когтями. — Но и в нынешнем существовании есть свои преимущества, прекрасная Яслава…

— Не называй меня так!

Только улыбается.

— Я не хочу… не хочу становиться чудовищем!