Он звонит, ставит на громкую, но чертов робот на том конце оповещает, что абонент вне зоны действия сети и просит перезвонить попозже.

Мамины слова внезапно проникают внутрь черепной коробки и становится так сильно страшно, как очень часто в последние дни. Пока Ярик пытается дозвониться, мы с мамой молча смотрим друг другу в глаза и пытаемся не паниковать. Боже, ну подумаешь, выключен телефон! Он банально мог разрядиться. Но только она права насчет того, что с такими, как Манукян, связываться не стоит, а мы ведь даже не знаем, как разговаривал с ним Игорь…

Боже. В доме стоит тишина такая, что слышно даже стук сердца.

А потом дверь в дом хлопает и мы вздыхаем с облегчением, потому что наконец-то заходит Игорь и останавливается у входа в гостиную глядя на нас так странно, что вдруг хочется смеяться.

— Кто-то умер? — спрашивает.

— Слава Богу нет! — отвечаем хором и наконец-то смеемся.

— Ты где был? — спрашивает Ярик.

— Ужин нам забирал, — поднимает Игорь пакеты, из которых пахнет просто восхитительно, и атмосфера в миг становится спокойнее.

Мы накрываем на стол, смеемся, болтаем о том, как мама умудрилась всех напугать с помощью всего пары слов и наконец-то садимся ужинать всей семьей, у которой, наконец-то, нет никаких проблем. Это так радует! Потому что за ужасно короткий срок у нас произошло столько всего, что даже думать об этом не хочется.

— Я хочу сказать, — внезапно говорит Ярослав, и меня как будто обливает водой от этого ледяного тона. Он опускает вилку, ставит на стол стакан с соком, и, судя по взглядам, страшно становится тут не мне одной. — Много дерьма случилось из-за меня.

— Яр, ты ни в чем… — перебиваю его, но он сказать мне не дает.

— Помолчи, Маш. Из-за меня, я знаю. Не уследил за Машей, потом переборщил с местью. Не смог погасить в себе свои чувства, хотя знал, что вы будете против, потом не сдержался и врезал еще и тому бывшему. Я и сегодня чуть снова не добил Манукяна, но твои слова, пап, меня привели в чувство. Я успел немного подумать и кое-что для себя решить.

О боги… Он же не скажет, что бросает меня, потому что не достоин меня или еще какой-то похожий бред? Нет? Потому что если скажет — я ему надену тарелку на голову, чтобы он пришел в чувства.

Почему он себя винит? Да моей вины во всем не меньше! Почему снова отвечает за все один он, почему?

— Ярик… — шепчу, хватая его за руку и переплетаю пальцы, боясь, что оттолкнет. Но не отталкивает. Притягивает к лицу, целует пальчики, заставляет верить в нас и наше будущее.

— Я знаю, что не подарок. А еще гопник и уголовник, как говорила Лена, — на этих словах я бросаю взгляд на маму, и вижу, что ей неловко. Значит, на самом деле она так не думает, просто в сердцах крикнула. — Наверняка я не тот человек, которого хотелось бы видеть рядом с Машкой. Недостаточно успешный, недостаточно правильный, недостаточно… Не знаю. Просто недостаточно для нее. Я и сам это знаю прекрасно. В обществе принято таким, как Маша, встречаться с кем-то вроде того уродца, который приехал сюда нервы ей ради бабла потрепать, но честности ради, срал я и на него, и на общество. Я люблю Машку. И вот прямо сейчас перед всеми вами скажу, что больше никогда не сделаю так, чтобы ей грозила опасность, никогда не оставлю одну. Обещаю не избивать никого до полусмерти и буду держать себя в руках, потому что прежде всего я отвечаю за Машку, а уже потом за всех остальных. Запишусь на бокс, буду с другом заниматься, чтобы всю свою злость там оставлять. Потому что она для меня важнее всего, а потом уже всё остальное.

— Яри-и-и-ик, — хнычу я, расчувствовались от таких невероятных слов. И не гопник он! Не уголовник! Он самый-самый у меня! И добился он всего, и вообще он самый замечательный… — Зачем ты так на себя? Ты такой хороший! — всхлипываю и на эмоциях кидаюсь ему на шею, крепко обнимая и прижимая к себе. Никогда не разрешу о нем гадости говорить, и ему самому тоже!

— Ну всё, мелкая, — хмыкает он, но обнимает в ответ, — родители смотрят.

— Да пусть смотрят! — говорю я достаточно громко для того, чтобы они нас еще и слышали. — Они за нас рады и счастливы. Правда? — спрашиваю у них, поворачивая к ним голову.

Они смеются и кивают. Мама, кажется, делает это сквозь грустную улыбку, но я искренне верю в то, что она не в честь наших отношений, а просто в честь того, что я наконец-то выросла.