Мне странно всё это слышать от ментов, хотя, возможно, это какой-то новый способ добычи информации у них, я не знаю. В любом случае я не собираюсь отмалчиваться. Я бил, признаю. Но за дело, не просто мне подраться вдруг захотелось. Гнуть эту линию до конца буду, а там как пойдет уже. Надеюсь, Машка будет меня навещать, если меня посадят таки. А то я без нее вообще не вывезу тут.
— На выход, — говорит один из ментов, выводя меня из тачки.
Машина отца влетает на парковку у отделения сразу же, папа выходит взбешенный и весь на эмоциях. На меня бесится?
— Ярослав, ни слова без адвоката, понял меня? — киваю. Понял, понял. Пофиг только, что рассказал уже всё, что мог. Правда в протокол ничего никто не писал, надеюсь, что диктофона у них с собой не было.
Меня заводят внутрь, отец остается на пункте пропуска объясняться, кто он такой и зачем его должны пропустить.
Меня как шавку кидают за решетку, временная камера для только задержанных, даже не снимая наручников. Ну зашибись спасибо, мне в кандалах этих жить теперь что ли?
— Посиди тут часок, подумай, потом к тебе полковник Манукян подойдет, с ним разговаривать будешь. Понял?
— Понял. Наручники-то сними, чё я за решеткой сделаю без них?
— Не положено, — говорит беспристрастно и замыкает дверь, уходит.
А я остаюсь. В камере стремные серые бетонные стены и что-то похожее на лавочку у дальней стены. Грязное, вонючее и затхлое помещение просит поскорее убраться отсюда, но я могу ровно столько, сколько раз я по-настоящему целовал Машу. Ноль.
Минут через шесть таки врывается отец. Еще более бешеный и взволнованный.
По пути ко мне его перехватывает один из сотрудников, но папа отмахивается от него, как от назойливой мухи.
Закаленный жизнью, ему на всех насрать.
— Так, — говорит он, запыхавшись, когда подходит к решетке. — Адвокат будет минут через сорок, крутой мужик, он и не такие дела вытаскивал. А теперь скажи мне, какого черта ты натворил.
— Избил сына Манукяна, — закатываю глаза.
Манукян каким-то образом папиным партнером является. Ну или что-то около того. Поэтому его сынок и был на том вечере, собственно говоря. Не стесняясь подсыпать наркоту девушкам, браво.
— Сын… — говорит папа на выдохе, прикрывая глаза и сжимая пальцами переносицу. — Ну как так, а?
— Пап, это из-за него Машке плохо было. Он еще при мне к ней клинья подбивал, а потом, когда я ушел, он ей наркоту подсыпал. В анализах нашли, док сказал, доза для Маши приличная, хорошо вовремя поняли и начали лечение. Еще грамм и она умереть могла. Я как узнал — с катушек съехал, вот и поехал к нему домой и навалял ему.
Я вижу, как лицо отца багровеет от гнева и злости. Он не осуждает меня. Сам бы также поступил.
— Анализы на руках? — спрашивает сквозь зубы.