Женщина вновь присела.

— Это мои покои, господин капитан.

— И как долго?

Микён, видимо, расслышала в его словах нотки гнева и подняла на него свое прекрасное лицо.

— Господин…

— Я спросил тебя!

— Ваш отец привез меня почти месяц тому назад.

Соджун сжал кулаки. Старик дождался отъезда сына и привел в дом наложницу. Ему почти 70, какая наложница? Если только развлекать его игрой на каягыме… На большее же политик просто не способен уже. В таком возрасте привести в дом кисэн — лишь людей насмешить! Капитан глянул еще раз на девушку и вышел. Он слетел с крыльца и остановился посреди двора. Из мельтешащей по двору челяди он не находил ни Елень, ни ее детей. Страх нехорошо касался ледяными пальцами живота. Соджун за руку поймал молоденькую рабыню.

— Где госпожа и дети?

— Вернулся? — прокричала с другого конца двора старая няня. Капитан выпустил девчушку и пошел к няне. Бабка помрачнела. — Ранен будто?

Соджуну было не до раны. Он отмахнулся от старухи, открыл только рот, но рабыня затащила его к себе в комнатку.

— Не кричи на весь двор, ни к чему, — проворчала она.

— Госпожа…

— Если ты при своем отце назовешь ее госпожой, она получит пощечину от него, — припечатала няня.

Соджун надвинулся на нее, но она ткнула пальцем в подушку, и сама уселась напротив мужчины.

То, что она рассказала, заставило Соджуна сжать зубы от злости. Все было хуже, чем он мог себе представить. Нет, политик сдержал свое слово: Елень и дети были живы, если только это вообще можно было назвать жизнью.

Едва только чжонрип Соджуна скрылся за поворотом, хозяин вызвал жену предателя и велел выделить ей с детьми самый плохой угол в доме для рабов, а няне, занимавшейся всеми хозяйственными делами, наказал дать им самую грязную и тяжелую работу.

— И что же это за работа? — спросил Соджун, чувствуя непомерную тяжесть на сердце.

Старуха вздохнула, зашамкала беззубым ртом — капитан не разобрал слов.

— Они ежедневно вывозят навоз из хлева и конюшни, а также чистят выгребные ямы, — ответила та сокрушенно.