Харя страдальчески улыбнулась.

Струйка пота добралась до ягодиц, и Симба решила, что пора всё же раздвинуть шторы и открыть окно.

На улице жара — но всё равно в помещении посвежеет, и она перестанет обливаться потом.

Если она выполнит заказ в срок, можно будет купить кондиционер и никогда не открывать окон.

Пусть там, на улице, всё плавится и трескается, а у неё будет в меру прохладно — скажем, не больше двадцати градусов.

Симба раздвинула шторы и увидела, что уже начинает смеркаться.

Значит, сейчас около двенадцати.

Она повернула ручку и толкнула оконную раму.

Густой и знойный воздух опалил ей лицо, воздух, настоянный на асфальте, бензине, кирпиче, бетоне, стекле.

И над домами на противоположной стороне улицы сквозь этот густой и вязкий, как желатин, воздух проглядывала убывающая луна.

Узкий такой, но как–то очень красиво обрезанный серпик.

Прямо под серпиком можно было различить тёмную громаду горы, у чьего подножия и притулился безумный город, на который смотрела сейчас в окно молодая женщина в футболке на голое тело, с растрёпанными крашеными волосами.

Растрёпанными, спутавшимися, мокрыми от духоты, крашенными в цвет красного дерева.

Когда Симба резанула себе запястье, волосы у неё были чёрные.

До этого они были белые, а ещё раньше — зелёные, но совсем недолго.

Сейчас же они были цвета красного дерева, и футболка на Симбе тоже была красная.

И красный закат бил в окна домов напротив и касался вершины горы, освещая ее таким же красным, как оперенье дротика, футболка и кровь, заревом.

Что–то блямкнуло в компьютере, Симба оглянулась, по комнате странной чересполосицей метались невнятные вечерние тени.

Харя на мишени испуганно смотрела в её сторону, ожидая момента, когда Симба займётся дротиками.

— Подожди, — сказала ей Симба, — видимо, почта пришла!