Потом ещё раз. Ещё и ещё.
И от души заревела.
Когда Иванова ушла, остановившись на пороге пару раз, чтобы уточнить, а точно ли нужно валить, Егор выдохнул. Стало хорошо. В тишине и спокойствии, в одиночестве. Никого не хочется ни убить, ни трахнуть.
Квартира была новой, полупустой, и хотелось просто наслаждаться спокойствием и запахом свежей штукатурки.
По линолеуму процокал ногтями двортерьер семи месяцев от роду, по имени Николай.
Таких двортерьеров с приличной частотой поставляли друзья Егора. У семьи Волковых (не родственники Егора) — была породистая собака по имени Тоня. А у семьи Ростовых был двортерьер по имени Луи. Эти двое мутили детей, которые выходили… ну когда-как. Когда откровенное “чё попало”, а когда и что-то вполне сносное.
Егор забрал самое “чё попало” и назвал его Николаем. У пса был совершенно неприятный дворовый окрас, не то серый, не то рыжий. Хвост крючком, огромные бока. В общем — не в форме пацан. Но Егор ему ошейник выдал, именной. Помыл Николая, расчесал. Привёл в божеский вид. И всё равно, от батюшки Луи, чертяка взял больше, чем от благородной матушки Тони.
Николай прослушал всю ругань с Ивановой и теперь зевал и кое-как продирал глаза. Не дали выспаться пареньку.
— Что? Пошли завтракать, Николай?
— Та-ак… а это что за слышимость у нас такая хорошая? Как думаешь? — Егор прислушался. Откуда-то очень чётко доносилась странная песня. А ещё всё это сопровождалось… топотом?
— Если тут живут малолетки… я им обрежу уши, — Егор искал, пока не понял, что очень вероятно, слышит это с балкона.
И правда. У него был балкон открыт, у соседей сбоку — тоже.