— Не будь такой жестокосердной. Серж тебе обязательно понравится. Обещаю.
И я сдалась. О Сереже я слышала не раз. Они дружили чуть ли не с детского сада. И теперь парень переживал трагические времена. Поступил он на биофак просто потому, что там работали отец и тетка. В этой среде принято было пристраивать детей поближе к себе. Чада шли по проторенным дорогам и не особенно задумывались ни о своей судьбе, ни о будущем.
Но Сергей был совсем другим. На первом курсе он почувствовал слабое беспокойство. На втором его одолели тревожные сомнения. На третьем он уже твердо знал, что не туда попал, надо уносить ноги и искать единственную, свою дорогу.
Но не тут-то было! Родители и слышать не хотели ничего о каких-то сомнениях и исканиях. Все давно найдено и устроено. Тем более парню грозила армия. Вот уже полгода продолжалась эта война. Сергей совсем зачах и пал духом. Факультет ему так опротивел, что он не мог там показываться.
Позицию Игоря я не понимала. Он как будто встал на сторону друга, но в то же время был решительно против ухода из университета, считая, что такие люди, как Серж, не для армии, его забьют всякие там «деды» в первый же год службы. Наверное, он был прав.
Я поняла это, когда нам открыл сам Сергей. Мы посмотрели друг другу в глаза. Никакая искра между нами не пробежала. Просто я почувствовала, что мы одного поля ягоды. Он был похож на нескладного подростка, худой, как отшельник в скиту. И ясные, как у отшельника, глаза, отрешенные и тоскливые. Он обрадовался нам как-то по-детски, осторожно пожал мне руку.
— Ну что, мизантроп, скучаешь? — бесцеремонно спросил у него Игорь. — У тебя даже свет в окошке какой-то унылый. Правда, Лариса?
Это большая редкость, когда люди, едва познакомившись, начинают говорить друг с другом легко и просто. Слово за слово, и мы с Сережей так увлеклись, что он даже поведал мне свою заветную, тайную мечту:
— Вот уже несколько лет только об этом и думаю: посадить весной зерна в талую землю, смотреть на первые всходы, радоваться, когда они заколосятся. Осенью сжать, смолоть — все своими руками. И испечь хлеб…
Тут вдруг его грустные глаза вспыхнули радостным светом. А я смутилась. Странные мечты у этого юноши. Я, конечно, с первого взгляда догадалась, что это потерянный, несчастливый человек. Он не может понять, кто он такой, зачем в этот мир явился и чем ему заняться.
Вернулся с кухни Игорь, принес нам на подносе чашки с чаем и бутерброды, и тут же принялся подтрунивать над Сержем:
— Неужели он уже открыл тебе свою душу? И чем ты его купила? Ну и что ты скажешь, Лора, о хлебе, испеченном своими собственными руками? Не проще ли пойти в булочную?
Я бросила на него негодующий взгляд. Но Сережа только виновато улыбнулся. Эти дружеские насмешки его ничуть не задевали.
— Но это же так просто, Сережа. — Я с большим участием отнеслась к его несбыточной мечте и стала давать советы: — У тебя, конечно, есть дача…
— Ну как ты не понимаешь, Лариса! На даче выращивают огурцы, лук, а не хлеб. — Его лицо даже исказилось от боли. — Да меня и засмеют. Это можно сделать только в деревне, настоящей.
И я стала рассказывать ему о деревне. Одна моя бабушка жила на окраине чудного городка Касимова, другая в Белоруссии. Лето я всегда проводила у них. Видела, как пашут поля, засевают огороды, по утрам выгоняют скот в поле. Но я любила деревню как горожанка, предпочитала полежать у речки или гулять по краю леса, пока бабушка с папой работали в огороде или косили на берегу сено для козы.
А нынче началось повальное увлечение деревней. Многие наши знакомые уже купили дома в ближайших Владимирской, Рязанской, Тульской областях и ездят туда по воскресеньям. Заброшенный дом можно купить рублей за триста. Я посоветовала Сереже подыскать себе такой. У него даже глаза загорелись.
Мы так увлеклись, что забыли об Игоре. Он прилег на диван и, закрыв глаза, слушал. Один только раз, вклинившись в нашу беседу, спросил:
— Я вам не мешаю, пастух и пастушка? А то могу удалиться на кухню. Кстати перекушу чего-нибудь.
— Оставайся, чего уж там, — милостиво позволил Серж. — Мы и не заметили, что ты еще здесь.