Книги

Лукреция с Воробьевых гор

22
18
20
22
24
26
28
30

Он уносит свое сокровище — мыть, чистить, резать. А сестра устало опускается рядом со мной на скамейку. Лицо у нее серое, равнодушное, она не любит природу, и мысли ее сейчас далеко: офис, дела, которые закрутятся с понедельника. А дача, грибы — это дань семье и традициям.

— Вот смотри — скоро семь, а его нет. — Я протягиваю Люсе левую руку с часами. — Даже в субботу дежурства. Даже выходные он не может спокойно провести с семьей.

— Он ведь не чиновник, а доктор. Значит, что-нибудь важное задержало — больные или консилиум. — Люська старается разговаривать со мной терпеливо, как с ребенком.

— Ну и что ж, что доктор! — не унимаюсь я. — У нас почему-то доктора никогда не принадлежали себе и своим семьям, а считались общественным достоянием больных, соседей, знакомых. Доктора можно поднять среди ночи по пустяку, вызывать с дачи в воскресенье…

Никогда не думала, что быть женой врача — такая тяжкая и беспокойная доля. Родиону не давали покоя ни на даче, ни дома, ни днем, ни ночью. У кого-то кололо в боку, кто-то клянчил лекарства, самые настырные требовали внимания и утешения.

Я уже начала беспощадную борьбу с ходоками, потихоньку-помаленьку отваживаю их от дома. И вообще я буду женой-стервой, оберегающей простофилю-мужа от надоедливых просителей. Родион сам виноват: безропотно подставляет шею. А народ чует таких донкихотов за версту и норовит на подставленную шею усесться.

— Успокойся! Твое сокровище вот-вот прибудет, — уговаривает меня Люся. — Ты просто ревнуешь его ко всем: к работе, друзьям, родственникам и больным.

Какая глупость! Я возмущенно пожимаю плечами, и мы надолго замолкаем, глядя на дорогу. Она по-прежнему пуста. Тихо. Только с реки доносятся детские крики и визги, заливистый собачий лай. Мне кажется, что минута самая подходящая для сокровенной беседы между родными сестрами.

— Вы снова ругались с Володей? — спрашиваю я.

— Не твое дело! — резко обрывает Люся.

— Нет, мое! И он прав. Он тебя обязательно бросит, вот увидишь, если ты в ближайшее время не образумишься. Где ты найдешь такого мужа?

Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь стану учить уму-разуму старшую сестру! Я сама собиралась всю жизнь проходить у нее в ученицах. Как быстро переменились роли.

— Если бы я в двадцать лет вышла замуж за такого, как Володя, у меня сейчас было бы двое или трое детей, — мечтала я вслух. — Ты представь только, у тебя сейчас могли быть почти взрослые дети. И твоя замечательная свекровь помогла бы их вырастить. Нет, ты дождалась, когда тебе стукнет тридцать пять, а свекровь состарится.

— Я ничего не ждала, я просто работала, а дети не входили в мои планы, — с раздражением говорит Люся. — Вернее, входили, но после тридцати. Время пролетело так быстро…

Мне жалко Люсю. Она любит работать. Вот чудачка. Володю она тоже по-своему любит, но роль матери семейства ей отвратительна. Признаю — каждый человек имеет право жить как ему хочется, иметь или не иметь детей. Но все дело в том, что Володя уже несколько лет настаивает на ребенке. А она отвечает: подождем немного, еще год-другой.

— Природа что-то напутала с генами, тебе нужно было родиться мужчиной. — Я искоса разглядываю Люську, словно ищу подтверждение своей догадке, но подтверждения не нахожу. Сестрица — молодая женщина в расцвете красоты и жизненных сил, вовсе не мужеподобная.

Ну а если она все-таки женщина, то должна соответствовать своему женскому предназначению. И сестре, и подругам я не устаю повторять, что для женщины главное — ребенок. Но не все меня понимают. Женщины делают карьеру, мужчины отказываются от роли главы семейства и кормильца, дети становятся непозволительной роскошью.

Как-то Люся мне поведала, что появился новый вид услуг для богатых, деловых женщин, испытывающих отвращение к самому процессу деторождения. Донору, молодой девице, желающей заработать, пересаживают эмбрион клиентки, а через девять месяцев донор рожает ребенка и передает его на руки счастливым родителям.

— Готовенького, понимаешь? — Глаза у сестры радостно блеснули, она всерьез заболела этой бредовой идеей.

— Какая гадость! — воскликнула я, наконец поверив в возможность подобной коммерческой сделки.