Ехали цыгане по дороге…
Чернявый задрожал, как лист на ветру — я зам началника политуправления 4ой армии, прибыл в штаб 14 мехкорпуса по просьбе комиссара мехкорпуса — зачастил он. — За какой надобностью?
— Вынесение решения по делу командира дивизии, проявившего трусость, самовольное покидание части места дислокации, неповиновение, отказ подчинения вышестоящему начальству, вступление в сговор с лицом неопределенной принадлежности… Да уж, целый букет! Даже пары таких обвинений достаточно для расстрела.
— Кто инициатор такого обвинения? — взгляд политработника вильнул.
— В глаза мне смотреть! Кто, говори, сука! — Я, я предложил формулировки ознакомившись с материалами дела — выкрикнул он истерично. — Уже и дело завели… — подумал я. Быстро как…
— Как ты, крыса тыловая, посмел судить боевого командира! Да дивизия под его командованием уничтожила столько немецких танков, сколько лет твоей поганой жизни ты не проживешь! И ты, тварь дрожащая смеешь формулировки расстрельные составлять на такого комдива — в бешенстве заорал я в лицо чернявому. Тот сьежился, сжался насколько можно.
— Может ты уже и приговор вынес? — страшно прошептал я уставившись ему в лицо. Еврей посерел. В мертвой тишине кабинета неестественно громко что то зажурчало. Я скосил вниз взгляд — под ногами ответственного политработника расплывалась лужа. Резко запахло мочой. Злость моя мгновенно улетучилась, осталось только брезгливое презрение. И вот такая погань решала и ломала судьбы настоящих командиров?! Твари… Еще одна такая же тварь, только другой национальности сидела тут же за столом, ни жива ни мертва.
— Значит так. У тебя с этим — я кивнул на военного прокурора — есть 30 минут, чтобы покинуть расположение 14 мехкорпуса. Если через 30 минут вас обнаружат в пределах расположения — расстреляют. Чего стоим, кого ждем — время пошло! Политработник и прокурор рванули из кабинета. В двери образовалась пробка из двух человек, но не зря же говорили — без мыла в жопу пролезет… Топот ног по коридору показал, что приказ выполняется с похвальной резвостью. А я шагнул к ком. кору 14 мехкорпуса.
— Что ж ты, судя по орденам, боевой командир сдал своего подчиненного? — обратился я к комкору. Тот промолчал глядя на стол. — За что этот? — показал я на первый орден.
— За Халхин — Гол. — Чем командовал? — Полком… — А второй? — За финскую… — Какую половину? — Вторую… — Уважаю. И как ты опустился до такого? Место свое боишься потерять, или жизнь? Так ведь не зря говорят — мертвые сраму неймут… Ладно, бог тебе судья, а я его архангел — серьезно произнес я. — Я буду за тобой приглядывать… А сейчас бери бумагу и пиши:
Приказ.
Приказываю из остатков 22 танковой и 42 стрелковой дивизий сформировать на базе 22ой танковой дивизии особую мотострелковую дивизию. Командир двизии — комдив Пуганов. Комдив Лазаренко входит в подчинение комдиву Пуганову, с правом последнего определить должность комдива Лазаренко. — Поставь подпись и печать. Обеспечь письменный приказ по мех. корпусу. Я посмотрел на вторую тварь дрожащую. Как понял корпусной комиссар — гроза прошла стороной, во, даже прибодрился… Зря…
— В то время, когда партия призывает советский народ отдать все свои силы и способности на борьбу с немецко — фашистскими захватчиками, вы, товарищ корпусной комиссар, позволяете судить боевого командира, своими действиями в битвах с врагом доказавшем свою преданность партии и советскому народу… Как это понимать? Политической близорукостью, или пособничеством врагу?
— Да я… да он… — замычал комиссар. — Все ясно. ОДИН — бери этого — вместе с особистом на передовую, в окопы, рядовыми, на месяц, к Пуганову. Пусть кровью искупят свою вину перед Родиной! Комиссар что то заверещал, но Сергей ухватил его за воротник и потащил на выход.
— Пойдем комдив, по дороге поговорим — сказал я и не прощаясь с комкором — не заслужил, вышел из кабинета. Выйдя на крыльцо увидел любопытную картину: возле БТРа на земле валялся особист, так и не пришедший в себя. Верещавшего комиссара Сергей успокоил ударом в живот. Бойцы стояли по периметру, готовые к отражению нападения. На нас устремились взгляды десятков глаз бойцов и командиров. Я приобнял комбата, помогая ему спуститься с крыльца. — А этих куда, товарищ майор? — поинтересовался капитан с перевязанной грязным бинтом головой.
— Почему бинт грязный? — поинтересовался я. — Так нет чистых — с вызовом ответил капитан.
— Непорядок… — произнес я. — «ОДИН» — посмотри, что у него и поделись инд. пакетом. — Слушаюсь командир — козырнул Сергей. — Давай, показывай, что у тебя там, пехота — покровительственно произнес он.
— А не зазорно ручки марать — НКВД — продолжал дерзить капитан.
— Нам не зазорно, мы не НКВД — мы СПЕЦНАЗ! Размотав грязный бинт сунул его в руку капитану пробурчав — Держи, пехота. Осмотрев рану заявил — По хорошему, надо бы рану почистить, ну да на безрыбье и сам раком станешь — чем вызвал смешки и улыбки окружающих. Достав платок, смочил его из фляги. Запах спиртного разнесся вокруг. Капитан задвигал носом. Протерев рану, отчего капитан поморщился достал баллончик, прыснул на рану, быстро и ловко забинтовал ее бинтом. От шагнув в сторону, полюбовался. — Красавец какой! — выдал он и отвинтив колпачок у фляжки сделал пару солидных глотков. У многих кадыки непроизвольно дернулись. — ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ … — серьезно пояснил он. — Эй, это мне нужно для профилактики, а не тебе — кто из нас больной? — возмутился перевязанный. — А вдруг ты заразный какой? — под хохот окружающих заявил он — а я к тебе прикасался…
— Кто заразный — я?! — И вообще, больной, хорош спорить. Таких как ты много, а доктор один. Ему нужнее! Хохотали все, даже комдив, морщась при этом. Смеялся и капитан. Смеялись и мои люди, но бдительности не теряли. — Так, бойцы — негромко произнес я, дождавшись, когда веселье сойдет на нет — закончили. — Правда, товарищ майор — уже другим тоном спросил капитан — куда их?