Казалось, Винс говорит серьезно. Черт возьми, да что же тут происходит? И не пора ли кому-нибудь растолковать Т. Б., в чем соль этой шутки?

— Но, Винс, это же твои деньги. Ты хочешь, чтобы я отнес их в банк, да?

— Нет, придурок. Я просто хочу, чтобы ты унес из моего бара свою поганую рожу. И не приносил ее обратно. Понял? Вали отсюда.

На Т. Б. было жалко смотреть, он в отчаянии заламывал щупальца. Пот градом тек по его лицу, сминая и склеивая ворсинки плюша.

— Не надо так, Винс. Я ничего тебе не сделал. Я никогда не мухлевал с твоими деньгами. Ни одной монетки даже кончиком присоски не тронул, не то что некоторые тут. Они твои, так что я оставлю их здесь, — сказал Т. Б. и направился было к двери.

Винс вытянул из кармана пальто большой черный пистолет. Тот, что стрелял не пистонами, а настоящими пулями. Игроки за покерным столом разом выпрямились и застыли.

— Возьми портфель с собой, — процедил Винс.

— Ты собираешься застрелить меня, если я их не возьму? Вообще-то мне не нравится, когда в меня стреляют. Но сегодня это уже один раз случилось. Возможно, ты что-то об этом слышал?

— Ты уволен, — сказал Винс. — Считай, что в портфеле твое выходное пособие.

При этих словах умники-подхалимы из его свиты угодливо захихикали. Ну и остряк же этот Оцелот; ему бы на радио выступать. Как отмочит что-нибудь, так только держись.

Т. Б. протянул одно из щупалец за портфелем, другим выхватил у О’Мула свой пистолет и похромал прочь по коридору. Проходя мимо уборной, он слышал, как потешается над ним камарилья Винса. Снова дежа вю. Он присел возле стойки. Тереза дружески подтолкнула его локтем:

— Выпьешь что-нибудь, морячок?

— Не могу, крошка мартышка. Надо бежать. Тот еще фокус, знаешь ли, если у тебя восемь ног. — Эта неуклюжая шутка подарила ему улыбку барменши. — Эй, Тереза, а можно мне оставить кое-что у тебя за стойкой?

(Полегче, Т. Б., непринужденнее. Как будто это только что пришло тебе в голову. Десяток яиц, пакет молока, пачку «Лаки страйк» — а еще, если не сложно, присмотрите-ка за моим портфелем.)

Вязаная обезьянка посмотрела на него так, словно ее ужалила змея. Т. Б. был жуликом, и кинуть человека было для него самым естественным делом на свете, но и ему редко когда приходилось выдерживать такой взгляд. Под этим взглядом он мигом почувствовал себя полным ничтожеством да что там, всего лишь маслянистой лужицей на полу бара.

— Нет, Т. Б., нельзя, — только и сказала она.

Он потащился к двери, волоча за собой портфель. Он был подонком. Он вел себя гнусно. Он вышел на улицу и пополз к северу — там, в паре кварталов по пути к Полдничному проспекту и Помпон-стрит, была неплохая забегаловка.

В дешевом ресторанчике, который местные завсегдатаи между собой называли просто «Кормушкой», Т. Б. занял кабинку в самом дальнем углу. Кроме него, единственным посетителем был кроманьонец в леопардовой шкуре, изучавший программу скачек. Свою дубинку он повесил на вешалку для пальто. Официантка, зеленый плюшевый дракон с выпирающими, как у кролика, зубами, брякнула на стол ламинированный листок. Не глядя в меню, Т. Б. сказал:

— Порцию чили и кружку черной бурды.

— Чили с подливкой?