– Похоже, за тобой хорошо ухаживают.

Отец закатил глаза. Казалось, он уже где-то по другую сторону боли. Он продолжал жить благодаря одной лишь силе воли. Продолжал ради чего-то, непонятного мне.

– Ты не представляешь, как я от всего этого устал.

– Не говори так.

– Пораженчество, да? Твоего сверхчеловеческого ума не нужно, чтобы понять: ничем хорошим это не кончится.

Я развернул стул и уселся на него верхом, сложив руки на спинке и уперев в них подбородок.

– Что ты еще должен сделать?

Два смешка, один из динамика, второй – влажное бульканье в натруженном горле.

– Скажи мне, ты веришь в реинкарнацию?

– Разве все мы не верим? Мы же индийцы, мы на этом стоим.

– Нет, на самом деле. В переселение души?

– Что именно ты делаешь? – Задавая вопрос, я уже знал ужасный ответ. – Глаз Шивы?

– Ты так это называешь? Хорошее имя. Поддерживать мое существование – лишь малая часть того, что делает эта машина. В основном она обрабатывает данные и запоминает. Маленькая частица меня каждую секунду перемещается в нее.

Разум, загруженный в компьютер, иллюзия бессмертия, бесконечная реинкарнация в образе чистой информации. Тусклое, бесплотное богословие постчеловечества. Я писал об этом в своих статьях в «Нации», заставлял свои мыльные семейства столкнуться с этим и понять всю фальшивость этих посулов. Теперь будущее было здесь, во плоти, в моей личной реальной мыльной опере, в моем собственном отце.

– Ты все равно умрешь, – сказал я.

– Это умрет.

– Это – и есть ты.

– Той физической части меня, что была десять лет назад, сегодня нет. Каждый атом во мне иной, но я продолжаю думать, что я – это я. Я терплю. Я помню, как был тем, другим физическим телом. Это непрерывность. Решив копировать себя, будто папку с файлами, я, конечно же, уйду в эту темную долину, из которой нет возврата. Но, быть может, быть может, если я продолжу себя, если смогу переместить себя – мало-помалу, воспоминание за воспоминанием, – может, смерть тогда ничем не будет отличаться от стрижки ногтей.

В помещении, наполненном таким количеством разных медицинских звуков, не может быть абсолютной тишины, но слов больше не было.

– Зачем ты позвал меня сюда?