Он указал на свой костюм – дешевый материал, убогий покрой, фальшивые камни на запонках и в застежке на вороте. Недорогой свадебный наряд. Завтра он вернется туда, где был взят напрокат за гроши.

– Когда ты придешь на мою свадьбу, я оденусь поприличнее.

– Собираешься жениться?

– Как все.

Я принюхался. Это был запах не Шива – слишком дешевый и фенольный. Мои уникально настроенные органы чувств улавливали нюансы, которых другие даже не замечали. Шива, в этом его взятом напрокат студенческом костюмчике и дешевых туфлях от «Бата», казалось, окружала некая аура, что-то таинственное, потрескивание информации, словно далекий летний гром. От него пахло ИИ. Я склонил голову набок: действительно ли я заметил мгновенно сместившийся отблеск? Не нужно было быть синестетом[140] или брахманом, чтобы заметить крючок, спрятанный у него за ухом.

– Спасибо, что пришел, – сказал я, зная, что он заметил неискренность.

– Я бы ни за что этого не пропустил.

– Надо будет встретиться, – предложил я, продолжая нагромождать ложь. – Когда мы с Лакшми вернемся в Дели. Так будет удобнее.

– Пожалуй, это маловероятно. Я собираюсь в Бхарат, как только закончу учебу. Меня приняли аспирантом в университет Варанаси. Наноинформатика. Дели – не лучшее место для работающих в области искусственного интеллекта. Американцы дышат Шриваставе в затылок, требуя ратифицировать Акт Гамильтона.

Я поглощал новости, все новости, любые новости, так же естественно и бездумно, как дышал. Я мог взглянуть на дюжину телеэкранов и сказать вам, что происходит на каждом из них, одновременно бросить взгляд на стол, заваленный газетами, и дословно воспроизвести любую статью; засыпая и просыпаясь, я часто оставлял новостные ленты включенными, направляя все события мира внутрь своей крохотной головы. Я прекрасно знал об организованном Соединенными Штатами международном движении за ограничение искусственного интеллекта посредством лицензирования. Причиной являлся страх; неясный тысячелетний христианский ужас перед тем, что творение наших собственных рук восстанет и сделается нашим богом. Искусственные интеллекты, в тысячи, в десятки тысяч, в бесконечное множество раз превосходящие наш человеческий интеллект, что бы это ни значило. Интеллект, если взглянуть на него сверху, все еще терра инкогнита. Тем не менее уже было создано специальное подразделение, полиция Кришны, занятое выслеживанием и уничтожением бродячих ИИ. Имя-то славное, да вот надежда тщетная. ИИ весьма отличны от нас – интеллекты, способные одновременно находиться во многих местах, существовать во множестве разных воплощений, перемещаться лишь путем копирования себя, не так, как я, таскающий свой улучшенный интеллект в кальциевой чаше собственного черепа. У них было очень хорошее оружие, но, полагаю, гложущий меня страх подсказывал: сегодня ИИ, завтра брахманы. Люди – очень ревнивые боги.

Я понимал, что Авадх с неизбежностью подпишет акт в обмен на режим наибольшего благоприятствования со стороны США. Соседствующий Бхарат никогда на это не согласится, его медиаиндустрия, зависимая от искусственного интеллекта ради успеха «Города и деревни» от Джакарты до Дубая, представляла собой слишком влиятельное лобби. Первая в мире откровенная мылократия. И, предвидел я, первый в мире информационный рай в рамках национального государства. Складывая воедино сообщения, погребенные под новостями бизнеса, я уже видел картину того, как программистские центры и научно-исследовательские учреждения перемещаются в Варанаси. Так что Шив, честолюбивый, сам пробивающий себе дорогу к славе, тогда как я лишь повиновался повелениям своей ДНК, Шив, распространяющий вокруг себя запах ИИ, зачем тебе Бхарат? Будешь ли ты исследователем в области технологий, небесно-синих, как сам господь Кришна[141], или станешь королем информации, с оравой ИИ, притворяющихся, будто не могут пройти тест Тьюринга[142]?

– Не то чтобы мы с тобой были не разлей вода, – сказал я ханжески. Большую часть наших жизней нас разделяли двадцать миллионов человек, и все же гнев еще клокотал во мне. Что вызывало во мне столь сильную обиду? Я обладал всеми преимуществами, любовью, благословением, дарами, и все же он стоял в своем дешевом костюме, взятом напрокат, самодовольный и самоуверенный, а я был смешным маленьким господинчиком, мальчиком-мужем, болтающим ногами на позолоченном троне.

– И правда, не были, – поддакнул Шив. Даже в его словах, в его улыбке была аура, была сила; Шив-Превосходящий. Чем он занимается таким, что можно завершить лишь в Варанаси?

Очередь все не кончалась, матери переминались с ноги на ногу в своих неудобных свадебных туфлях. Шив склонил голову, наши взгляды на мгновение пересеклись. В его глазах плескалась чистейшая, неприкрытая ненависть. Потом он смешался с толпой гостей, прихватил бокал шампанского тут, тарелку с канапе там, странное, какое-то особое зло, словно чума во время свадьбы.

Сотрудники обслуживающей фирмы убрали посуду, факелы осветили вытоптанную траву Лоди Гарденс, и пандит связал нас друг с другом[143] в знак свершившегося бракосочетания. Под зарево фейерверков, полыхающих над мавзолеем Мохаммед-Шаха и куполом Бара Гумбад, мы уехали в аэропорт. Мы оставили позади бриллиантовые огни сверкающего Дели и полетели, куда позднее, чем следовало бы таким маленьким детям, сквозь ночь навстречу утру Частный вертолет поднял нас в небо и унес к чайному дому среди прохладных и влажных зеленых холмов. Служащие аккуратно разобрали наш багаж, показали расположение комнат, затененную веранду с видом на потрясающие золотисто-пурпурные утренние Гималаи, спальню с одной огромной кроватью под пологом на четырех столбиках. Потом они испарились в шорохе шелка, и мы остались одни. Вишну и Лакшми, два бога.

– Здесь хорошо, правда?

– Отлично. Замечательно. Очень одухотворенно. Да.

– Мне нравятся комнаты. Люблю запах дерева, старого дерева.

– Да, славные. Очень старое дерево.

– Значит, это медовый месяц.