Продавец тревожно нахмурился. Он переступил с ноги на ногу, как будто это могло помочь ему обрести метафорическую почву под ногами. Адриане стало его жалко. Она порылась в сумочке.
– Вот, – сказала она, протягивая снимок своего отца. – Пусть будет похож на него.
Получив такое неконкретное техническое задание, группа разработчиков смогла вволю пофантазировать. Люсьен, появившийся у ее порога, был лишь немногим выше ее, чуть стройнее, с гладкими изящными конечностями. Его светлые волосы отливали серебром. Кожа была болезненно бледной, белой и прозрачной, как алебастр, с розовыми нитями сосудов. Пахло от него теплой почвой и раздавленной травой.
Он протянул Адриане одну белую розу с логогрифом фирмы на лепестках. Она неуверенно сжала розу большим и указательным пальцами.
– Они считают, что знают женщин? Им следует отказаться от романтического подхода.
Люсьен ничего не ответил. Адриана приняла его замешательство за удивление, но, возможно, ей следовало бы усмотреть в этом его склонность к молчанию.
– Итак, все кончено.
Она допила шардонне и так сильно сжала ножку бокала, что та лопнула, словно Адриана хотела завершить развод тем же жестом, каким завершила вступление в брак.
Роуз, округлив глаза, пухлым пальчиком показала на бокал.
– Не ломай вещи.
Адриана внезапно удивилась тому, как быстро растет ее дочь. Вот она перед ней, четырехлетняя, совершенно неизвестная новая личность. В какой момент она стала личностью? В больнице, когда Роуз, явившись на свет, плакала, призывая женщину, которая ее родила и бросила? Адриана провела много часов в коридорах родильного отделения, ожидая, пока завершится процедура удочерения. Она смотрела на Роуз, когда та спала, ела и плакала, стараясь запомнить ее меняющееся лицо. И вот где-то между теми минутами и настоящим Роуз превратилась в круглолицее существо, которое очень серьезно относится к правилам и часто старается спрятать свои переживания за внешним спокойствием, словно то, что ее вырастил робот, заменило ее кровеносные сосуды электрическими цепями. Адриана любила Роуз, переодевала ее, чистила ей зубы, носила на руках по дому, но главной фигурой в воспитании Роуз стал Люсьен. Адриана не понимала, как ей заменить его. Это не трехдневный отпуск, когда Адриана брала дочь с собой в Италию; они вдвоем сидели в ресторане, Адриана с ложечки кормила Роуз мороженым, и та радовалась каждому новому вкусу. Тогда они знали, что Люсьен ждет их возвращения. Без него их семья превратится в дом без центрального опорного столба. И Адриана уже чувствовала, как наклоняются, смыкаясь, стены.
Осколки стеклянного бокала ярко блестели. Адриана увела Роуз от этого беспорядка.
– Неважно, – сказала она. – Дом все приберет.
Голова у нее одновременно болела и стала необычайно легкой, как будто не могла выбрать между опьянением и похмельем. Адриана пыталась вспомнить книги о воспитании детей, которые читала до удочерения Роуз. Что там говорится о слезах перед ребенком? Она прижала к себе девочку, вдыхая смесь острого винного запаха и детского шампуня.
– Давай покатаемся, – предложила Адриана. – Ладно? Выйдем ненадолго.
– Я хочу, чтобы папа отвел меня на пляж.
– Поехали посмотрим на фермы. Коровы и овцы, хорошо?
Роуз ничего не сказала.
– Мууу? – прояснила Адриана. – Бэээ?
– Знаю, – сказала Роуз. – Я не маленькая.