Лампада продолжала мерно гореть, охраняя четкий круг света от наваливающегося мрака.

— А если бы мне предложили на выбор с тобой местами поменяться, — страшным голосом выдавила из себя Анастасия, — то я б колебалась, страшно бы мне было, я ведь тоже из плоти и крови, а все ж я бы тебе место уступила, ради него уступила бы. Больно видеть его таким, а сделать ничего не могу, не получается.

Входная дверь едва слышно скрипнула. Настасья, не раздумывая шмыгнула за гробницу, забиваясь в угол. Стыдно было, ежели кто увидит ее в слезах на могиле прежней княгини, нельзя доставить им эту радость.

Надрывно заныли половицы, прогибаясь под тяжелыми ступнями. Кто там? Отчего крадется как вор?

— Здесь толковать станем, в эту пору никого нет, — послышался сдавленный мужской шепот. — Чего звал?

— Плохо дело, и эту уморить нужно, и чем скорее, тем лучше, — не голос, а змеиное шипение, сразу и не разберешь — муж говорит али баба.

— Чего спешить, в спешке только блох гонять? Подождем, — немазанными воротами проскрипел первый.

— Да нельзя ждать! Не сегодня — завтра он ее на ложе возведет. Второго народят, тогда уж не продеремся!

Анастасия боялась пошевелиться, она даже дышать стала через раз. Ей казалось, что сердце слишком громко стучит, выдавая ее присутствие. Кто эти люди? Кого они хотят уморить? Второй голос, тот, что помягче, знакомым кажется, но шепчет, не разобрать.

— Глупость мелешь, — зарычал грубый, — князь на княгиню и головы не поворачивает, всем об этом ведомо. Димитрия Чернореченского скоро в Орде удавят, наш освободится и княгиню в монастырь сошлет, и руки марать не придется, подозрения лишние наводить. Старая кадушка прошлый раз нас чуть не выдала, знаешь, какого страху я натерпелся? Ждем. Вот мое слово.

— Тебе хорошо, а мне каково в позоре ходить, все пальцем указывают да за спиной перешептываются.

— Сам виноват, спешить не надо было. На все время нужно.

«Виноват? Второй тоже мужик. А говорят-то обо мне? — Анастасия зажала себе рот рукой. — Ефросинью уморили! Отцу опасность грозит!» Сердце перестало частить, а принялось выдавать ритмичные тяжелые удары, виски сдавило.

— Лиса она, как мачеха ее, одна порода, — промямлил муж с бабьим шепотом, — окрутит она его, ой окрутит, уж так вокруг него вьется. Не успеем!

— Ждем, я сказал, — рявкнул грубый. — До весны, а там видно будет. И не баловать без меня.

Половицы опять заскрипели. Неизвестные пошли к выходу. Настасья чуть приподнялась, чтобы разглядеть злодеев, но увидела лишь два черных силуэта — большой грузный и поменьше, слишком темно. Из храма незнакомцы вышли не через главные ворота, а завернули к боковой двери, которая оказалась незапертой. Легкий сквозняк, и Анастасия снова осталась одна.

Подождав немного, на негнущихся ногах она вышла из укрытия.

— И эту уморить? — повторила страшные слова. — А отец родной-то правду мне приходил вещать, — Настасья торопливо перекрестилась на фреску Архангела Михаила. Теперь полумрак церковного притвора не пугал, а успокаивал, враги там, снаружи. — Что же делать? Сказать Всеволоду? Да он не поверит, только в ярость придет, слушать меня не станет. А самой мне не справиться, я никому довериться не могу, любой врагом оказаться может, даже Фекле доверия нет… и голос такой знакомый! Выходит, я обречена, по весне меня удавят, а ежели Всеволод передумает, да смилостивится ко мне, так и раньше!

Настасья опять села на пол у подножия гробницы, обнимая колени.

— Можно уехать к отцу и спастись. Все ему рассказать, и про сегодняшний разговор тоже, уж он мне поверит, он не Всеволод. Может нянька права — князь мой со мной не был, епископ нас развенчает, а по благословению можно и нового мужа сыскать… И забыть все, как дурной сон, никогда не вспоминать… И его не вспоминать…