— Лоренцо, — сказал Данте, его голос был так похож на мой.

— Послушай, что они хотят сказать. Данте всегда был спокойным братом, тем, кто относился ко всему легко, но это потому, что ему не нужно было делать то, что делал я. От него, второго сына, ничего такого не ожидали. Он не видел того, что было у меня, но теперь папы не стало, и у него не было другого выбора, кроме как сделать больше, чего я не делал всю свою жизнь.

— Три правила, — сказал дядя Антонио. Он был более строгим дядей. Тот, кто не принимал ни грамма дерьма. Он также был женат на самой нежной женщине, которую я когда-либо знал, моей тете Вивианн. Оба моих дяди не были кровными родственниками, но были женаты на сестрах моего отца. Они пришли в этот бизнес и знали его вдоль и поперек, но они также были здесь, пытаясь направить меня в направлении, о существовании которого я и не подозревал.

Я перевел дыхание, пытаясь разобраться в своих разрозненных мыслях. Я сделал еще глоток обжигающего алкоголя, поморщился, затем повернулся к ним лицом.

— Энтерпрайз должен согласиться, чтобы ты стал боссом, — продолжил дядя Антонио, вставая. Он отряхнул лацканы пиджака, его губы вытянулись в тонкую линию. Сейчас он выглядел суровым, но я знал, как быстро эта суровость может превратиться в ужасающий гнев. Я наблюдал, как он мучил человека двадцать часов подряд без малейшего проблеска эмоций.

— Они все согласились, как мы и предполагали. Я кивнул, пытаясь осознать все это. Я знал, что решение должно быть единогласным, потому что мой отец уже сказал мне об этом. Предприятие состояло из пяти руководителей разных организаций, каждый из которых работал в тандеме друг с другом.

— Хорошо, — рискнул я, подходя ко всем. — Что еще?

Дядя Антонио не отрывал от меня взгляда.

— Тебе должно быть тридцать, чтобы стать боссом.

— Что? Я усмехнулся. — Почему?

— Ты слышал о резне 1924 года? — спросил дядя Алонсо, и я нахмурился. Папа когда-то рассказывал мне об этом. Босс мафии, убивший свою жену и двоих маленьких детей. Он сказал, что быть боссом в двадцать четыре года было слишком тяжело, прямо перед тем, как нажать на курок и покончить с собой, оставив после себя кровавое месиво, которое власти не могли объяснить, по крайней мере публично.

— Да. Папа рассказал мне об этом. Мои плечи поникли. Это имело смысл, но…

— Мне исполнится тридцать только через три недели.

— Это даст нам столько времени, сколько нам нужно, — сказал дядя Алонсо с легкой улыбкой на лице.

— Время для чего? — Все подозрительно молчали, их взгляды метались куда угодно, только не на меня. Они сказали, что есть три правила, но назвали мне только два, а это означало, что они знали, что последнее правило мне не понравится. Правило, которому у меня не было выбора, кроме как следовать, если я хотел продолжить наследие моего отца.

— Скажи мне, — потребовал я, используя тон, который, я знал, поможет мне получить ответы.

— Ты должен жениться, — выпалила ма. Я моргнул.

— На итальянской девушке.

— Что? — Я не просил ее повторять то, что она сказала, но она все равно повторила. Я не мог поверить в то, что она говорила.

— Чушь собачья, — прорычал я. — Это гребаная чушь.