С яблони, где укрылся Зэбор, хорошо была видна дорога, но пока он увидел только одного человека — прошел не вражеский боец, а женщина, что спешила по своим делам вниз по улице.

Постепенно способность рассуждать вернулась к следопыту. Зэбор постарался вспомнить все, что видел и слышал, как можно более точно.

И сразу нашлось несколько несовпадений.

Прежде всего, его деморг змея, а не лягушка. А у отца деморг барсук, которого еще сложнее спутать с лягушкой. В племени он всю жизнь, а не каких-то десять лет, и не пришел в него, а там родился. Да и зверям он неинтересен, от того и не смотрят в глаза.

Но почему белый волк и кого еще можно описать словами “великий убийца”?

Он убрал нож и постарался успокоиться, чтобы вспомнить больше деталей.

Голос, что говорил ужасные слова, был не злой, а скорее певучий, чуть тянущий звук «о», как говорят на общем языке уроженцы Архипелага. Да и внутреннее помещение дома, увиденное Зэбором, было полно не скальных воинов, а водного и земного народа, присутствовали женщины и дети, причем — и теперь он понимал это явственно — все они смотрели туда, откуда раздавался источник голоса.

"Да и волк-лерасс Озори не мог говорить со мной, я же не пойму его речь," — с горечью подумал Зэбор, потихоньку слезая с яблони. Происходящее в таверне уже не казалось ему враждебным, но на совпадение не походило.

Следовало продолжить наблюдение.

Была и другая причина вернуться: он хотел узнать, чем закончится рассказ про двоякоострый клинок.

Вернувшись к таверне, он обнаружил, что ставни распахнуты. Внутри говорил уже другой человек, на незнакомом диалекте Архипелага. Зэбор понял лишь несколько общих корней — в них не было ни слова об Отрофонеке или пришествии Предначертанной. Рассуждения велись о морали и благе, о том, что такое для человека семья и дружба.

Любопытствуя, Зэбор перебрался под другое окно так, чтобы увидеть говорящего.

В таверне собралось много людей, которые сидели за столами, на лавках, на лестнице, а кое-кто даже на полу. Все они слушали молодую женщину с пышной копной медных волос, одетую по моде Архипелага, которая говорила поставленным голосом профессионального оратора, глядя куда-то вверх, на потолок, расфокусированным взглядом. Ей кивал немолодой мужчина с окладистой бородой.

Чуть в стороне, там, где открывался хороший обзор, стоял темнокожий высокий человек с огромным куском гранита на спине. Это был первый бальтский воин, которого Зэбор видел в городе.

Воин бдительно осматривал помещение, а за ним сидела девушка в белых одеждах, от одного вида которой Зэбору стало понятно, что тут происходит.

По всему миру ходит лишь одна девушка в многослойной белой юбке, расшитой серебряной нитью. Лишь одна пара ног ступает только по ткани и всегда босиком.

Однажды, в день Мертвых деревьев, он слышал ее истории. Сказочницу звали Аштанар, она была уроженка Архипелага. Даже без традиционных символов — серебряного подола, расчесывающего ее волосы ребенка и двух толмачей по бокам, ее выдал бы приметный облик — белая, лишенная всякого цвета кожа, белые же волосы и переливающиеся, радужные глаза.

Девушка заплетала волосы в косы, и увидев это Зэбор понял, что застал одну из последних сказок.

В тот раз, на Празднике Пробуждения Леса, ее сказ тоже закончился быстро, из-за ее толмача, которого теперь Зэбор не видел среди собравшихся. Толмач тогда объяснил сказку тем, что если верить, то случится чудо, способное исправить любую беду. Но этим словам, как верно рассудила Озори Фонна, не следует звучать в день Мертвых Деревьев. Что печально, Зэбору совсем не показалось, что сказка должна была быть истолкована именно так, и все же толмач выражался предельно ясно, насмехаясь над утратой Отрофон-Кессеев и всего мира.

Зэбор все же собирался заговорить с Аштанар в тот вечер и узнать, что она сама думает про сказку, и был удивлен, узнав от соплеменников, что сказочница не разговаривает и не отвечает на вопросы, а за нее говорят толмачи.