Я лежал на камнях, чувствуя, как из разодранной кожи на спине стекает кровь. Часть тебя остается на склоне горы чужого мира. Сенсей говорил, что в бою не стыдно показаться слабым. Стыдно, если ты не используешь слабость в свою пользу. Не слишком ли часто приходится вспоминать его уроки?

Уходящее солнце резало глаза — если бы не туман и пелена от удара, я бы не справился, зажмурился. Но все вышло иначе — я перетерпел боль, сковывающую паутиной тело. Свет прервался темным силуэтом — я не видел, только знал, что это преследователь склонился надо мной.

В бок врезался нос кованного сапога — не сильно, скорее обидно. Так пинает нерадивый охотник добычу, удостоверяясь, что она мертва. Я послушно отозвался на пинок, выдав очередной стон из груди. Не могу сказать, что мне пришлось стараться и изображать полумертвого.

— Кто ты? — произнес голос. У силуэта был то ли акцент, то ли произношение такое, словно он не говорил, а лаял. Немецкий выговор? Силуэт взмахнул рукой, отвесил пощечину. Мир завертелся, я сдержал рык злости, рвущийся из груди наружу. Пощечина ладонью в стальной перчатке.

— Черт, — прошамкал я разбитыми губами.

— Откуда у тебя конь Хада? — спокойно повторил силуэт и снова размахнулся. Похоже, он был готов превратить мою голову в грушу. Так вот как звали того «гнома» — Хад.

— Оставь его! Не видишь, крестьянин? Штаны рваны, рубахи нет. Шваль, — засмеялся кто-то справа.

— Зато умеет убегать. Говори, — не отреагировал на собеседника силуэт и снова опустил тяжелую перчатку мне на лицо. Если бы другой он не придерживал меня за плечо, клянусь, я бы отлетел по камням на пару метров. В голове ринулись отбивать хаотичный ритм сотни барабанных палочек. Я вздохнул, захрипел, задыхаясь от крови, попавшей не в то горло. Силуэт дождался, пока я прокашляюсь, сплюнув обломок зуба.

— Ну? Говори сейчас, не заставляй везти в крепость. Там палачи займутся тобой, а скажешь сейчас, может быть, оставлю подыхать здесь! — пояснил силуэт. Рука вновь понеслась вверх, готовясь выбить мне еще пару зубов. Кожа — плохая защита от стали.

— Не надо. Я все скажу! Да, я забрал лошадь. Там дрались. Сначала ваши напали на красных, но потом прискакали еще красные, и ваших убили. Они уехали, а я подбежал — кошельков нет, мечи мне без надобности. Я и взял лошадь, думал, поможет пахать, — залепетал я, надеясь, что дрожащий голос спишут на страх, а не на ярость.

Страха не было, совсем. Притвориться слабым, притвориться сдавшимся — почета мало. Но зато это даст шанс — если бы я принялся дерзить сейчас, вряд ли бы вышел толк.

— Красные? Донгеллы? — нетерпеливо сказал силуэт. Если раньше мужчина был просто как в тумане, но я мог распознать очертания его фигуры, то сейчас, из-за залившей глаза крови, передо мной стояло лишь темное пятно. — Ну?!

— Всадники, с красными лентами через плечо, — пробормотал я.

— Черт! Сеттерик! Поход сорвался! Кто-то сорвался, про засаду доложили Донгеллам! — завопил силуэт, отвернувшись в сторону. Если это не мой шанс, тогда когда еще пытаться? Я сжался, словно пружина, схватил запястье руки, все еще держащей меня за плечо. Повалился назад, надеясь, что воин не догадается разжать пальцы.

Так и есть, повезло. Конечно, свалить огромного рыцаря своим тщедушным телом мне не удалось, но зато я смог заставить его чуть потерять равновесие. Силуэт покачнулся, занес руку для удара, но я был быстрее.

Проявив неожиданную для полуживого трупа, каким меня наверняка считали преследователи, энергию, я поднырнул под замах и врезал двумя руками воину в грудь. Отточенные до автоматизма движения не подвели, кулаки пробили солнечное сплетение, заставив противника отпустить мое плечо и согнуться, восстанавливая дыхание.

Теперь вскочить, ударить коленом по подбородку. Воин грузно повалился на землю, оглушенный, выпучив глаза и размахивая руками на манер мельницы. Я отскочил от противника, стер тыльной стороной ладони кровь с глаз.

Ситуация радовала все меньше. Вокруг не меньше десятка воинов, все в доспехах. Кто с минимумом — только кованные перчатки да тяжелые ботинки. Кто в полном рыцарском облачении — кираса, поножи, прочие железки, названия которых я не знал. Будь эта драка в Москве, в моем мире — я бы подумал и попробовал бы драться, насмерть, как всегда бывает, когда человека зажимают в углу. Продержаться до прихода помощи. Два кулака против двух десятков — нечестно, но возможно. Но сейчас — я понимал, что все мои приемы бесполезны против стальной брони и мечей.

От бессилья я заскрипел зубами — изнурять себя тренировками по четыре часа в день, отбивать костяшки, выворачивать суставы, терпеть боль, крики здравомыслия, которые убеждают бросить боевые искусства. И все это для того, чтобы понять, что ты ничего не стоишь. Я сжал кулаки, готовый напасть и мысленно попрощался с будущим, которого у меня, похоже, нет. Костяшки побелели, на ладонях, в разрезах от ногтей, выступила кровь. Последний бой, значит? Осталось подороже продать свою шкуру, чтобы там не шептал уставший от боли разум.

— Сеттерик, — прошептал оглушенный мной противник, который все еще валялся в нокдауне, пытаясь понять, где небо, а где земля. Воин смотрел будто сквозь меня.