«Вообще, “Люблю” – самая светлая поэма Маяковского, полная любви и жизнерадостности, свободная от мрачных и суицидных настроений», – пишет Б. Янгфельдт, солидаризируясь в этом с традиционной точкой зрения. По сравнению с другими поэмами Маяковского это действительно так. Но даже в этой «самой светлой» поэме вторым планом – настороженность, неуверенность поэта в своем хрупком домашнем счастье: «Разве, к тебе идя, не иду домой я?..»

Владимир Маяковский и Лиля Брик на съемках фильма «Закованная фильмой». 1918 г.

«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешить ему то, что не разрешают дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье».

(Лиля Брик)

В мае 1922 года Маяковский и Лиля Брик провели вдвоем девять дней в Риге. Возвратившись, сняли дачу в Пушкине. Казалось, жизнь подтверждает надежды Маяковского. Именно в это время и была написана поэтом автобиография «Я сам»: «Радостнейшая дата. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М. Бриками» (не стоит забывать и того, что написана она в ироничном, полушутливом ключе и «под контролем» тех же Бриков). Тем жестче и беспощадней оказывается для поэта правда жизни: нет, его «Незнакомке» так и не суждено стать его «Прекрасной Дамой».

Здесь же, в Пушкине, у Лили Юрьевны начинается новый, демонстративно открытый «роман» с соседом по даче – заместителем наркома финансов Александром Краснощековым. Маяковский мучительно осознает, что поиск все новых и новых альковных приключений есть перманентное состояние Брик и никакой «нормальной семьи» у него с Лилей Юрьевной быть, конечно, не может. Становится окончательно ясно, что эта его «любовь», фактически представляющая собой постоянное семилетнее «выяснение отношений», никаких перспектив не имеет. Окончательный разрыв лишь дело времени.

Мрачное, депрессивное состояние поэта (в том числе в период совместного с Бриками пребывания в Берлине осенью 1922 г.) заканчивается ссорой с Л. Ю. в конце декабря. В январе – феврале 1923 года поэт обрекает себя на двухмесячное «самозаточение». В этот период он создает свою трагическую поэму «Про это».

Это период решительного переосмысления своего прошлого и мучительных раздумий над будущим, время беспощадного самоанализа и серьезных нравственных открытий. В своем дневнике в феврале 1923 года поэт записывает: «Любовь – это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи и дела и все пр. Любовь – это сердце всего». И в этих словах поэта – ключ к пониманию всего его творчества, всей его биографии. «Любовь – это сердце всего» – так вполне может быть названа и книга о поэте. Но при этом никак нельзя подменять понятие «громады любви» Маяковского понятием только «любви к Лиле Юрьевне».

Конструируя свою «концепцию Маяковского» и всячески обеляя Лилю Брик, Б. Янгфельдт в своем «хронологическом» изложении взаимоотношений героев умудряется даже сместить упоминание о любовном «романе» Л. Ю. с А. Краснощековым (лето 1922-го) на «после» событий, связанных с осенней депрессией Маяковского, декабрьской ссорой, созданием поэмы «Про это» и т. п.!

Воистину, надо уж очень не любить Маяковского, чтобы вслед за Лилей Брик повторять «аргументы», рожденные не иначе как пресловутой «женской логикой»: «Решающим толчком к столь важному шагу (разрыву отношений в январе – феврале 1923 г. – В. Д.) послужили, однако, не теоретические рассуждения. Через неделю после возвращения в Москву (из Берлина, где, напомню, поэт побывал осенью 1922 года одновременно с Бриками. – В. Д.) Маяковский читал в Политехническом музее доклад “Что делает Берлин?”. Л. Ю. присутствовала на нем, услышала, к своему удивлению, как Маяковский рассказываете вещах, которых он не видел сам, а узнал от других, например от О. М. Она рассвирепела и ушла. Тогда Маяковский предложил ей отменить следующий доклад “Что делает Париж?”. Л. Ю. ответила, что это он должен решить сам. Маяковский читал свой доклад о Париже 27 декабря, в этот раз не заимствуя впечатлений у других. На следующий день, 28 декабря, началась двухмесячная разлука» (с. 27–28).

Казалось бы, О. М., всецело обязанный своим материальным, да и «творческим» благополучием Маяковскому, мог бы не только «поделиться впечатлениями» о Берлине (замечу, что в Париж на одну неделю Маяковский ездил один, без Бриков), но и подготовить поэту письменные тезисы для выступления.

Так искажается облик поэта. Так маяковедение в очередной раз подменяется «бриковедением». [Весьма показателен, например, выбор комментатором библиографических источников. Так, о пребывании Маяковского в Берлине в 1922 году довольно подробно и интересно писали Игорь Северянин («Воспоминания.»), Роман Гуль («Я унес Россию.») и др. Правда, эти источники литературы русского зарубежья до недавнего времени были труднодоступны для советского читателя. Но они всегда были открыты для шведского слависта. Комментатор же ограничивается «воспоминаниями» Л. Брик и Эльзы Триоле о том, что у Маяковского в гостиничном номере шел «постоянный картеж». Вот вам и «праведный гнев» Лили Юрьевны вроде бы оправдан.]

Однако при всей своей неординарности Лиля Юрьевна представляет для нас интерес только потому, что она сыграла какую-то роль в жизни и творчестве Маяковского. И никак не наоборот.

Впрочем, заключительный вывод этой главы у Б. Янгфельдта в целом справедлив: «Каковы бы ни были поводы к двухмесячной разлуке – «идеологические» или личные, эмоциональные, – но этот радикальный шаг свидетельствует о том, что в отношениях между Маяковским и Л. Ю. произошел сдвиг» (с. 29).

Вот только слово «сдвиг», на мой взгляд, здесь слишком слабое.

В июле 1923 года В. Маяковскому исполнилось 30 лет. Поэт воспринял эту дату как важный рубеж, этап. Он серьезно переосмысливает свое прошлое, иначе начинает смотреть и на перспективы своей личной «семейной» жизни.

«Я теперь свободен от любви», – пишет он в стихотворении «Тамара и Демон» (сентябрь 1924 г.).

«Мне 30 уже, и у тридцати пошел пробиваться хвост», – пишет он в стихотворении «Домой!» (черновой вариант, ноябрь 1925 г.), обращаясь к Элли Джонс.

«Мне ж, красавица, не двадцать, – тридцать. С хвостиком». Это из стихотворения 1928 года «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви». Автограф этого стихотворения поэт подарил Татьяне Яковлевой.

Да, все упоминаемые Б. Янгфельдтом «возлюбленные» Маяковского начиная с 1924–1925 годов – Элли Джонс, Н. Брюханенко, Т. Яковлева, В. Полонская – это совсем не «любовные приключения», не «побочные связи» на фоне «единственной героини в жизни и творчестве Маяковского»! С каждой из них поэт готов был связать свою судьбу.