Ведь «мемуары, как известно, пишутся, а не сочиняются». Перед нами же – «воспоминания, где авторская память начисто вытеснялась воображением, порою точно рассчитанным».
Читая мемуары Л. Ю. Брик и В. А. Катаняна о событиях конца 1935 года, понимаешь, что «в данном случае перед тобой воспоминания, к которым меньше всего подходят строки из пушкинского “Воспоминания”:
Нет, как раз чтобы “смыть” какие-то “печальные строки”, и писались такие воспоминания».
Так, читатель, могли бы мы сказать об этих мемуарах. Могли бы, если бы. Если бы этих вполне справедливых в данном случае слов не сказал в свое время Катанян! Все выделенные выше строки взяты мною из статьи В. А. Катаняна [См.: Катанян В. А. О сочинении мемуаров // Новый мир. 1964. № 5. С. 227]. В этой статье, ратуя за документальную достоверность мемуаров, он упрекал некоторых авторов воспоминаний о Маяковском в отдельных неточностях, связанных главным образом с эмоциональным смещением конкретных исторических деталей.
Что ж, как известно, история повторяется дважды. Один раз – в виде трагедии, второй – комедии.
8
Настоящая, подлинная творческая биография поэта, по существу, пока не написана. Слишком многое в его судьбе и творчестве еще и сегодня «горячо»!
Драматизм посмертной судьбы поэта, конечно, не только в его сталинской канонизации. Много вопросов связано и с многолетней «двойной» цензурой его наследия. Помимо официальной идеологической цензуры многие десятилетия существовала и групповая цензура.
Столь популярная сегодня необходимость восстановления «белых пятен» истории и литературы в полной мере относится и к Маяковскому. Так, даже в солидном труде, двухтомнике сочинений поэта (М., 1987–1988), изданном уже в «перестроечное» время, «не повезло», например, поэме «150 000 000» и «Рассказу про то, как кума о Врангеле толковала без всякого ума». В них не были восстановлены строки с упоминанием Троцкого [См. наст. изд. С. 253].
Еще сложнее, чем с текстами Маяковского, обстоит дело с мемуарной маяковианой. Немало друзей и знакомых поэта в сталинские времена оказались причисленными к «врагам народа», их фамилии были на десятилетия изъяты из обращения. В результате значительная часть воспоминаний о Маяковском страдает недоговоренностями, умолчаниями и т. п.
А тут еще и постоянная оглядка на то, как бы невзначай не обидеть «вдову Маяковского». Даже тень чего-либо подобного зачастую умело интерпретировалась как оскорбление памяти поэта. Характерно, что публикатор «писем протестов» К. Симонова в журнале «Дружба народов» (1989. № 3) Л. Лазарев называет его выступления в защиту Бриков борьбой против «фальсификации в угоду групповым интересам биографии и литературного наследия Маяковского»! Вот так: давайте считать белое черным. И никак иначе!
В 1989 году в сборнике «Перспектива-89» (М., 1989) были полностью опубликованы мемуары Вероники Витольдовны Полонской, реальной и бесспорной соперницы Лили Брик. И – поразительное дело! – читая этот опубликованный вариант воспоминаний, видишь, что они несут на себе не только следы цензуры Л. Брик уже написанного текста, но и, так сказать, предварительной «внутренней» цензуры. Из контекста видно, что практически все написанное В. Полонской предварительно устно обсуждалось и уточнялось с Бриками! И даже в таком виде эти мемуары смогли увидеть свет лишь сравнительно недавно. Это ли не верх групповой цензуры!
Или вернемся к упомянутым выше публикациям в журнале «Огонек» (1968 г.). Именно здесь впервые была обнародована история знакомства Маяковского с М. А. Денисовой, прототипом Марии, героини «Облака в штанах». Нельзя не согласиться с В. В. Базановым, что это одно из наиболее примечательных открытий биографов Маяковского [См.: Базанов В. В. Маяковский в современных исследованиях (Обзор работ) // Маяковский в современном мире. Л., 1984. С. 227].
Имея первостепенное значение для раскрытия творческой истории «Облака в штанах», эти материалы в известной степени позволяют также более вдумчиво прочитать всю раннюю лирику поэта. И трудно сказать, насколько раньше могли бы состояться как это, так и другие открытия маяковедения, если бы не упорное, явно достойное лучшего применения сопротивление «команды Брик».
9
И тут не могу не высказать еще одну (возможно, спорную) мысль. Л. Ю. Брик прожила долгую жизнь и скончалась в 1978 году. Весь свой архив «вдова Маяковского» передала не в Государственный музей В. В. Маяковского, являющийся основным хранилищем наследия поэта и материалов о нем, а в РГАЛИ.
«Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся», – писал Маяковский в предсмертном письме. Но и только! Посмертная воля поэта выражена достаточно ясно и не требует никакого расширительного толкования.
Как известно, в последние годы жизни Маяковский явно тяготился слишком ревностной опекой и контролем каждого своего шага со стороны Бриков. Многим корреспондентам для переписки с ним он давал адрес своей матери и сестер. Получаемые письма хранил в рабочем кабинете в Лубянском проезде, где после его гибели распоряжался Агранов, а затем «наводила порядок» Брик.
Приведу еще одну цитату из воспоминаний Е. А. Лавинской (речь идет о вечере на квартире в Гендриковом переулке 18 апреля 1930 года. Накануне, в день похорон Маяковского, Брики вернулись в Москву из Берлина): «Когда мы уходили, Лиля Юрьевна вдруг вспомнила: “Лилечка, вы могли бы мне очень помочь. На мне лежит неприятное дело – нужно разобраться во всех Володиных бумагах на Лубянке. Комната была запечатана, на днях я должна туда пойти, там, наверное, все перевернуто и одной ужасно тоскливо заниматься этим делом, придется просидеть несколько дней, давайте созвонимся и пойдем вместе”. Я ответила, что ничего не знаю, так как буду заканчивать рисунки к “Москва горит”. Нас звали приходить, не забывать, были очень любезны. Когда двери за нами закрылись, мы с Лавинским сказали одновременно: “Больше у Бриков мы никогда не будем”. Сейчас я жалею, что не была с Лилей Юрьевной в комнате на Лубянке. Я могла бы увидеть все, что осталось, то есть все, что было оставлено» [Лавинская Е. А. Воспоминания о встречах с Маяковским // Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. С. 333].
А вот отрывок из записи беседы с Натальей Брюханенко в мае 1938 года, записи, многие годы находившейся в спецхране. Ее обнародовала директор музея В. В. Маяковского С. Е. Стрижнева: «С Лилей Юрьевной в первые же дни смерти В. В. мы поехали на Таганку (видимо, описка: на Лубянку. – Примеч. публикатора). Л. Ю., пересматривая архив В. В., уничтожила фото девочки, дочки В. В., письма Татьяны Яковлевой, вернула мне мои и отослала Моте Кольцовой. Л. Ю., видимо, уничтожила очень многое после смерти В. В. Но это ее право, и сейчас ее не надо раздражать, т. к. она может сделать что угодно. Когда пройдет много лет, достоверным документом останутся ее воспоминания, тем более что она сыграла такую роль и после смерти В. В.» [Эхо планеты. 1990. № 18. С. 42]. Приведенные слова в стенограмме беседы с Н. Брюханенко зачеркнуты, но легко читаются. А на всей записи беседы – резолюция бывшего директора Библиотеки-музея В. В. Маяковского А. С. Езерской: «Никому вообще не давать для чтения. 29 июня 1939 г.».