Почти все измученные люди уснули около полудня и, несмотря на сырость, проспали до десяти вечера, пока их не разбудили. После завтрака выдвинулись по указанному Шеклтоном и Уайлдом маршруту и, дойдя до торосов, начали упорно пробивать в них проход. Требовалось примерно семь или восемь футов, чтобы протащить шлюпки.

Когда это было сделано, каюры запрягли собак, семнадцать человек вместе с Уорсли «впряглись» в шлюпки, и все выдвинулись вслед за Шеклтоном. К половине второго утра они дошли до края большой льдины, обнаруженной днем ранее, где остановились, чтобы выпить чаю и съесть по лепешке. В два часа они уже снова были в пути.

За час дошли до противоположного края льдины, но здесь им преградили путь еще несколько ледяных торосов. Вряд ли можно представить более сложную дорогу, особенно для тех, кому приходилось тянуть шлюпки. За два часа непрерывных мучительных усилий удалось пройти меньше тысячи ярдов.

Вдруг Макниш, бросив все, подошел к Уорсли и заявил, что отказывается идти дальше. Уорсли приказал ему вернуться на свое место позади саней. Макниш воспротивился.

Он сказал, что по закону не обязан выполнять приказы с тех пор, как корабль затонул, потому что все бумаги о службе на борту, которые он подписывал, прекращали свое действие с момента гибели судна, поэтому он мог сам решать, слушаться ему дальнейших указаний или нет. В нем заговорил «морской юрист».

Почти с самого начала путешествия старый плотник с каждым днем становился все более недовольным и раздражительным. Напряжение от работы вкупе с личным дискомфортом постепенно уничтожало в его душе и без того слабые ростки оптимизма. В течение последних двух дней он уже открыто жаловался. А сейчас вообще отказался продолжать путь.

Ситуация выходила из-под контроля — лидерских способностей Уорсли уже недоставало. Будь он менее возбудимым, возможно, справился бы с Макнишем. Но и сам Уорсли находился на грани. Он буквально падал от изнеможения и был очень раздражен. Каждый день в пути лишь укреплял в нем чувство, что все их усилия тщетны.

Поэтому, вместо того чтобы решительно сломить упрямство Макниша, Уорсли импульсивно доложил обо всем Шеклтону. Это лишь усугубило возмущение Макниша.

Шеклтон поспешил в конец колонны, отвел Макниша в сторону и «очень строго» объяснил, в чем заключались его обязанности. Отстаиваемая Макнишем позиция относительно того, что после гибели корабля он не обязан выполнять приказы, была бы верна при обычных обстоятельствах. Как правило, бумаги, подписываемые командой, автоматически заканчивают свое действие, как только корабль тонет и прекращается оплата. Но в бумагах, подписанных теми, кто находился на борту «Эндьюранс», было специальное уточнение, что они должны «исполнять свои обязанности на борту, в шлюпках и на берегу по указаниям владельца» — то есть Шеклтона. Сейчас же, по определению Шеклтона, они были «на берегу».

Несмотря на юридические нюансы, положение Макниша все равно было абсурдным. Он не мог оставаться членом команды, не разделяя со всеми общие тяготы и заботы. Продолжив бастовать с молчаливого согласия Шеклтона, он умер бы уже через неделю. Восстание Макниша «в единственном числе» было всего лишь безрассудным протестом уставшего, стареющего, больного человека, отчаянно нуждавшегося в отдыхе. Даже после объяснения с Шеклтоном он продолжал упрямиться. Спустя некоторое время Шеклтон ушел, дав плотнику возможность все обдумать и прийти в себя.

В шесть часов утра, когда они собирались в путь в поисках надежной льдины для нового лагеря, Макниш уже стоял на своем месте позади саней с шлюпкой. Но этот инцидент всерьез обеспокоил Шеклтона. На случай, если кто-то еще испытывал подобные сомнения, он перед сном собрал всю команду и зачитал вслух подписанные членами экипажа договоры. В ту ночь все спали до восьми и через час уже снова были в дороге. Несмотря на то что состояние льда ухудшалось, к пяти двадцати следующего утра, сделав лишь одну часовую остановку на похлебку в час ночи, они смогли пройти целых две с половиной мили. Но Шеклтона волновало состояние льда. Поэтому, после того как лагерь был разбит, они вместе с Херли отправились исследовать дальнейший маршрут, забравшись для этого на ближайший айсберг. То, что они оттуда увидели, воплотило в реальность все страхи Шеклтона. Впереди простиралось более двух миль совершенно непроходимых льдов, покрытых расщелинами с водой и обломками развалившихся ледяных торосов. Более того, лед был слишком тонким, очень опасным! Они вернулись в лагерь к семи часам, и Шеклтону пришлось, собрав волю в кулак, объявить, что дальше они продвигаться не могут. Большинство восприняло новость с явным беспокойством. Не то чтобы они не ожидали этого, просто услышать от самого Шеклтона, что они проиграли, было очень непривычно, неестественно и даже немного пугающе.

Тем не менее никто не ощущал своего поражения так же сильно, как Шеклтон, которому была отвратительна сама мысль о том, что придется сдаться. Тем вечером он со своей специфической пунктуацией записал в дневнике: «Лег, но не смог уснуть. Обдумывал все еще раз и решил отступать на более безопасные льды: это единственный оптимальный путь… Обеспокоен: С такой большой командой и двумя шлюпками мы не сможем ничего сделать: Я не люблю возвращаться, но осторожность того требует: Все работают хорошо, кроме плотника: Никогда не забуду, как он повел себя в это нелегкое, напряженное время».

Возвращаться начали в тот же вечер, в семь часов. Прошли назад примерно четверть мили и поставили лагерь на вполне прочной плавучей льдине. На следующее утро все поднялись рано. Большинство отправилось охотиться на тюленей, в то время как Шеклтон и Херли пошли исследовать маршрут на северо-восток, а Уорсли с командой Макелроя направились на юг. Но никто не нашел безопасного пути.

Шеклтон заметил, что лед вокруг них начинает ломаться. Вернувшись в лагерь, он приказал тут же поднять флаг, чтобы позвать охотников в лагерь. После этого они отошли назад еще на полмили, выбрав для стоянки очень плоскую тяжелую ледяную плиту. Но даже тут им грозила опасность. Следующим утром они обнаружили трещину, заполненную снегом, поэтому пришлось сместить лагерь на сто пятьдесят ярдов к центру плавучей льдины, в поисках относительно надежного льда. Но его нигде не было.

Уорсли так описывал ситуацию: «Кажется, все соседние льдины до самой поверхности пропитались водой настолько, что, если в плавучей льдине толщиной в шесть-семь футов сделать лунку глубиной в какой-то жалкий дюйм, она почти сразу заполняется водой».

Но больше всего их беспокоило, что они вынуждены были оставаться на месте. Гринстрит объяснял: «…кажется, мы не можем никуда продвигаться, а также не можем вернуться в Океанский лагерь, потому что льды значительно разошлись с тех пор, как мы там прошли».

На следующий день, 31 декабря, Макниш написал: «Хогманай[25] [шотландский праздник последнего дня в году] выдался суровым, мы дрейфуем на льдине, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, как большинство других людей. Но, как говорится, должны быть на свете дураки».

Джеймс отметил: «Канун Нового года, уже второго для нас во льдах и примерно на той же широте. Мало кто проводит его более странно…»

Маклин записал: «Последний день 1915 года… завтра начинается 1916-й: интересно, что он нам принесет? Ровно год назад мы считали, что к этому времени уже пересечем континент».

И наконец, Шеклтон сделал такую запись: «Последний день старого года: Пусть новый принесет нам удачу, безопасное окончание этого тревожного времени и все самое хорошее тем, кого мы любим, — пусть даже они от нас так далеко».